А потом внезапно что-то происходит. Таня понимает, что она в
кабинете Сарданапала. Это уже не сон, а явь. Над Таней склонились Ягге и
Великая Зуби. Стрелка часов показывает на скатерть-самобранку. Таня
догадывается, что теперь время ужина, а значит, матч закончился самое большее
час назад. Время оттаивает, возвращается к привычному течению…
– А где Пуппер? – машинально спросила Таня.
Ягге фыркнула и запыхтела вишневой трубочкой. Один из клубов
ароматного дыма сложился в лебедя. Лебедь повернул длинную шею, посмотрел на
Таню и, взмахнув крыльями, исчез.
– Мы победили, да? Что с Пуппером? – снова повторила
Таня.
– Все нормально с твоим Гурием. Ссадины кое-какие есть, но
до свадьбы заживет!
– Пуппер не мой! И свадьбы никакой не будет! –
рассердилась Таня.
– Конечно, конечно. Чего ты меня убеждаешь? И не вскакивай.
Лежи себе! – миролюбиво согласилась Ягге. – Кстати, знаешь, о чем
спросил Пуппер, когда мы извлекли его из Гоярына?
– Ну и о чем? Небось про метлу?
– Он спросил: «Где Гроттер?»
Таня прикусила язычок.
– Мог бы и не по фамилии. У меня имя есть, – защищаясь,
буркнула она.
Но провести Ягге и Великую Зуби было совсем непросто.
– Лучше о Ваньке подумай, сколько он у дверей изводился,
бедный. Одних котлет штук десять съел – так переживал! Огурцов я уже не считаю!
Сидит сам не свой, бледный, перед собой смотрит и котлеты ест… А майка такая
старая, такая рваная!.. – укоризненно сказала Великая Зуби.
Ягге предостерегающе взглянула на нее, и Великая Зуби
умолкла. Тане стало приятно, что Ванька изводится у двери, но она упрямо решила
этого не признавать.
– Ничего он не мучается! Плевать ему на меня! Подумаешь,
котлету съел, страдалец! – заявила Таня.
– Да что б ты понимала! Думаешь, настоящая любовь – это
когда цветы и купидоны, как у твоего Пуппера? Любовь – это, милочка, как раз
майки и котлеты! – неожиданно набросилась на нее Ягге.
Таня хотела возразить, но закрыла глаза и стала бесконечно
падать куда-то. Она падала, падала и все никак не могла упасть. И снова ей
казалось, что прошли века.
Когда же Таня вернулась к реальности, Ягге и Великая Зуби
уже ушли. Рядом же с Таней в глубоком кресле сидел сам пожизненно-посмертный
глава Тибидохса академик Сарданапал Черноморов.
Поняв это, Таня с трудом села на диване. Ее знобило.
На полу, похожие больше на тряпку, лежали Черные Шторы. От
Штор пахло гарью, что не мешало им пребывать в прекрасном настроении и отражать
что попало. Например, Дырь Тонианно в обнимку со Склеповой или тетю Нинель,
мучительно пытавшуюся влезть в джинсы шестидесятого размера. Безумный
Стекольщик исчез. Вероятно, Шторы одержали над ним верх, заставив Горбуна
провалиться в преисподнюю.
Зеркало было разбито вдребезги. Лишь несколько осколков,
больше похожих на зубы, торчали в раме.
– Сфинкс ничего не смог сделать. Это случилось ближе к концу
матча… Похоже, мне не стоило смотреть драконбол. Думаю, там, в Потусторонних
Мирах, давно ждали подходящего случая… – сказал Сарданапал.
– Боги прорвались в наш мир, да? – спросила Таня.
Академик обернулся и задумчиво заглянул в разбитое зеркало.
– Еще нет, но уже почти… Нам дают последний шанс. Скорее
всего, это произойдет сегодня ночью. Момент, которого я так ждал, наступил…
Существовали причины, по которым тебя никак нельзя было отправить за посохом
раньше, чем разобьется это стекло, – сказал академик.
Он подошел к столу и, открыв одну из тяжелых тумб, достал
большую бутыль.
– Отхлебни! Это придаст тебе сил!.. Но не больше глотка!
Таня осторожно отпила. Жидкость обожгла ей гортань. Она
закашлялась. По жилам распространилось живительное тепло. Озноб сразу
прекратился. Сарданапал сам отхлебнул из бутыли – пожалуй, чуть побольше глотка
– и заткнул горлышко пробкой.
– Только не говори Ягге, договорились?.. Это всего лишь
слабенький бальзам из молодильных яблок, к тому же разбавленный на две трети
живой водой и слезами русалок… Вот уж не пойму, почему после него запрещается
управлять транспортными средствами и пылесосами! – убеждая сам себя,
сказал академик.
Его носик застенчиво замигал. Глава Тибидохса собрался с
мыслями.
– За час до полуночи мы с Меди телепортируем тебя в
лопухоидный мир. Если тебе и придется лететь на контрабасе, то лишь в самом
конце, уже перед самым домом. Согласна? – ободряюще сказал Сарданапал.
– А что мне делать у лопухоидов? Я надолго у них
останусь? – спросила Таня, представляя себе, как будут счастливы Дурневы
получить такой новогодний подарок.
Академик очень серьезно, даже строго воззрился на нее. Его
разноцветные усы вытянулись в два восклицатальных знака.
– Тебе нужен честный ответ? – спросил он.
– Да, – встревожилась Таня.
– И откровенный?
– Да, – тревожась еще больше, сказала Таня.
– Тогда вот он: «Не знаю».
– Как – не знаете?
– Просто не знаю, и все! Ты должна найти посох и вернуть его
Симоргу. Но как, и где, и при каких обстоятельствах это произойдет, не ведает
даже Древнир. Знай я все наперед, поверь, я бы сам легко мог полететь к лопухоидам.
Но ошибки в магическом мире исправляет лишь тот, кто их совершает… Ты впустила
в мир Безумного Стекольщика – и ты должна устранить все последствия. Другого
просто не дано!.. Единственное, что я могу, – дать тебе вот это! –
грустно произнес Сарданапал.
Он порылся в карманах. Оттуда посыпалась всякая дребедень,
больше уместная для малютки Клоппика, чем для убеленного сединами главы
Тибидохса.
– Возьми! – академик протянул Тане свернутый
пергамент. – Пока не заглядывай. Прочитаешь у Дурневых. Если посох рядом –
он отзовется!
– Как отзовется? – не поняла Таня.
Но Сарданапал либо не услышал, либо сделал вид, что не
слышал. Он вытащил пробку из бутылки и, понюхав, приложился к горлышку.
– Как бы не выдохлась!.. Или нежить высосет – в
новогоднюю-то ночь… Ну, за благополучие Тибидохса! Чтоб светлых магов было
больше, чем темных!.. – напутствовал он самого себя.
