Напустив на лицо побольше безразличия, Таня вышла из
кабинета. Безразличие, разумеется, предназначалось для Ваньки, однако Таня
увидела лишь сфинкса, который не без интереса обнюхивал валявшуюся на полу
половинку котлеты. Поняв, что его врасплох застигли за этим прозаическим
занятием, больше достойным кошки, сфинкс недружелюбно зарычал на Таню и
вспрыгнул на дверь.
– С Новым годом! Желаю тебе поменьше вредности! –
обратилась к нему Таня.
Глава имени Чумы-дель-Торт
«В лесу родилась Гроттерша, в лесу она росла…»
А в Москве между тем валил снег, и город морально и
нравственно готовился к встрече Нового года. Тарелки с салатом и бокалы еще не
начинали своей ночной пляски, однако все уже было к ней готово. Москвичи, этот
трудолюбивый народец, несли кто подарки, кто странно позванивающие сумки.
Мужчины, даже малознакомые, подходили друг к другу и, точно члены мирового
братства заговорщиков, обменивались загадочными фразами: «Ты как? Готов?» – «А
ты?» – «Я давно готов».
Одни только Дурневы, до самозабвения любящие труд, не
позволили себе отдохнуть даже в этот самый лучший, самый праздничный вечер в
году…
Дядя Герман отложил молоток, отбросил зубило и вытер со лба
пот. Председатель В.А.М.П.И.Р. был едва жив от усталости. Уже третий час он
откалывал от ванны внушительные куски золота. Такое ответственное занятие
бывший депутат больше никому не мог доверить. Рядом с папулей, как две
пчелки-помощницы, летали и разве что не жужжали тетя Нинель и Пипа. Они
складывали золото в большую сумку и по полу, вдвоем взявшись за ручки, волокли
сумку к Котлеткиным.
За короткое время Котлеткины вновь стали самыми близкими
друзьями Дурневых. Айседорка, как и прежде, принялась делать из Пипы фотомодель
и даже раздобыла танк, чтобы было на чем возить Пипу на показы мод и по
редакциям журналов. Если главный редактор упрямился и не хотел брать Пипочкино
фото на обложку, танкисты начинали прогревать мотор прямо у него под окнами.
Генерал же Котлеткин строил планы, что вскоре дядя Герман
займет в армейском министерстве какую-то немаловажную штатскую должность,
связанную то ли с поставкой продовольствия, то ли с бетонированием
радиоактивных могильников.
– Теперь в министерстве любят штатских. Это раньше у нас
штатских дальше вахтерки не пускали, – заявлял генерал.
– Зачем штатским? Я и военным могу! У меня шпага
есть! – кокетничал дядя Герман.
Котлеткин не спорил, а только улыбался. Он был человек
скользкий. Предпочитал соглашаться, а сам уж знал наперед, что и как сделает.
Причина, по которой золото относилось именно к Котлеткиным,
была очевидна. На кухне у них сидел приглашенный ювелир. Вставив в глаз лупу,
он внимательнейшим образом изучал каждый кусок, тщательно взвешивал и вкладывал
в особый пакет вместе с подписанной бумажкой.
Бедный ювелир выглядел таким же замотанным, как и дядя
Герман. Счет золотым слиткам перевалил уже за сотню, да и общий вес впечатлял.
Для безопасности внизу у подъезда покуривал вызванный
Котлеткиным армейский спецназ, переодетый в лыжные курточки, которые едва
застегнулись поверх бронежилетов. На крыше сидели два снайпера и от нечего
делать наблюдали в оптические прицелы за жильцами дома напротив, особенно
интересуясь девушками, переодевавшимися к Новому году.
Единственными на площадке, кто не имел прямого или
косвенного отношения к афере с золотом, были Халявий и такса Полтора Километра.
Такса зарывала под ковер похищенный кусок колбасы, а родственник бабы Рюхи и
Шелудивого Буняки бегал за ней на четвереньках, выл и игриво пытался тяпнуть
таксу зубами за заднюю лапу. Когда же ему надоело гоняться за таксой, он
забрался с ногами на кровать и заныл:
– Всю ванну развалили! В чем я теперь купаться буду?
– Ты же ненавидел купаться, – сказала тетя Нинель.
– Ну и что? А вдруг бы я когда-нибудь полюбил? –
возразил Халявий. Ему было все равно, к чему придираться.
– Не волнуйся, милый! Скоро у тебя будет новая ванна! Мы
заказали джакузи в два раза больше прежней! – успокоила его тетя Нинель.
– И намного тяжелее. Если ты вновь захочешь превратить ее во
что-нибудь, мы будем только рады! – захихикал дядя Герман.
Он только что окончательно расправился с ванной, смел с пола
все золотые крошки и, стремясь поднять неподъемное и объять необъятное, едва не
нажил паховую грыжу. Общая сумма, которую они с Котлеткиным недавно прикинули
на калькуляторе, приятно согревала бывшему депутату рыбью кровь. При этом
Котлеткину перепадал лишь небольшой процент за содействие и комиссию – основная
же сумма поступала на указанный Дурневым счет в одном из тихих европейских
банков, в городе, где очень любят тюльпаны и велосипеды.
«А ведь мы еще даже до холодильника не добрались!» – сладко
размышлял Дурнев.
Вскоре спецназ, снайперы и ювелир отбыли на микроавтобусе в
неизвестном направлении, увозя с собой с десяток наглухо застегнутых одинаковых
сумок. Котлеткины, тепло попрощавшись с Дурневыми, уехали в ресторан, где
собирались все министерские. Ресторан, по слухам, был очень любопытный и даже с
изюминкой. Там подавали французский коньяк «Наполеон» в гнутых армейских
фляжках и пирог в форме огромной авиабомбы. Официантки же, все как на подбор 90
– 60 – 90, были в кожанках, в касках с подбородными ремнями и передвигались от
столика к столику на трещащих мотоциклетках.
Дядя Герман посмотрел на часы. До полуночи оставалось около
четверти часа. Самое время начинать праздновать. В отличном настроении Дурневы
уселись за стол и стали нежно, как курочки, копаться в тарелках. Халявий, с
подвязанной салфеткой, сидел рядом с Пипой и хмуро сосал копченую индюшачью
ножку, капая жиром на скатерть.
– Крови жажду! Не хочу есть дохлую птичку! – сказал он
капризно.
– Она не дохлая! – возмутилась Дурнева.
– А копченая – это что, живая, что ли? Крови жажду! –
забузил Халявий и швырнул индюшачьей ножкой в таксу. Полтора Километра
вцепилась в ножку зубами и утащила ее под диван.
– А этого не жаждешь? – тетя Нинель погрозила оборотню
пудовым кулаком и решительно придвинула стакан с томатным соком. – На,
пей, он тоже красный! А не то плитку гематогена в зубы и баиньки!
Дядя Герман включил телевизор и стал дожидаться новогоднего
выступления президента. Он всегда следовал традиции и открывал бутылку с
шампанским сразу после президентской речи, под бой курантов.
Наконец президент выступил, и стрелка, и так уже почти
прилипшая к отметке XII, сдвинулась вперед на одно деление. «Бо-ом… Бо-ом…
Бо-ом…» – тяжело ударили кремлевские часы, отсчитывая мгновения до Нового года.
