– Не-а, тетя Настурция – это полбеды. Она покричит и
успокоится. У меня есть другая тетя, которую очень любят дети. Но ее имя нельзя
называть, особенно перед сном, или тебе обязательно приснится целая дивизия
магвокатов, – пояснил Пуппер.
– Ого, она такая злая? – удивилась Таня.
– Нет, она не злая, но очень шустрая. Она взяла копирайты на
все родинки, шрамы и прыщи, а также на фурункулы, волосатые бородавки и
пигментные пятна. Никто не имеет права иметь их, кроме нее. Так что лучше
вообще не произносить ее имя, а то ничем хорошим это не закончится, –
озабоченно сказал Пуппер.
* * *
Контрабас и метла снизились. Теперь они скользили вдоль
окон. Не желая сталкиваться с консьержкой, которая наверняка стала бы
приставать с идиотскими вопросами, Таня решила разбить стекло на лоджии и
влететь туда, но после решила, что это будет бестактно. К тому же, если разбить
стекло, тетя Нинель придет в бешенство, а разъяренный гиппопотам, по описаниям
натуралистов, гораздо опаснее льва.
«Правильнее будет приготовить Дурневых постепенно. А это
можно сделать, только если прибыть обычным способом – через дверь», –
решила она.
Она отыскала открытый общий балкончик несколькими этажами
выше Дурневых и нацелила на него смычок, одновременно пробормотав тормозящее
заклинание. Поняв, куда она летит, Пуппер опередил ее и, спрыгнув с метлы,
предупредительно помог Тане слезть с контрабаса.
«Да, он джентльмен, этого у него не отнимешь!» – подумала
Таня, подавая ему руку.
Вскоре Таня и Пуппер, нагруженный, кроме метлы, еще и
контрабасом, уже стояли около двери Дурневых.
ДЗЫНЬ! – громко огрызнулся звонок, когда Таня,
собравшись с мужеством, надавила кнопку пальцем.
– Нас разглядывают в «глазок»! Почему они так долго не
открывают? – некоторое время спустя удивленно сказал Гурий, переминавшийся
с ноги на ногу рядом с Таней.
– Дай лопухоидам морально приготовиться к той радости, что
их ждет! – проговорила малютка Гроттер.
Язычок наконец щелкнул. Дверь распахнулась, и Таня лицом к
лицу вновь столкнулась со своими дорогими родственниками. Дурневы пасмурно
уставились на нее, и она сразу ощутила себя дома. Ей захотелось завыть на луну.
Наступившая пауза была куда длиннее, чем в финале «Ревизора».
– Ну вот, Гроттерша приехала! – хрипло, как вурдалак,
сказал наконец дядя Герман.
Он стал еще более тощим, чем Таня помнила его с прошлого
раза. Зато тетя Нинель раздалась вширь, вылезая за пределы не только логики, но
и здравого смысла. Пипа же осталась все такой же очаровашкой, разве что прыщей
у нее стало на пару дюжин больше, что в общем объеме ее достоинств было
малозаметно.
Одно хорошо – Пипа не утратила своей феноменальной
доброжелательности.
– О, мамуль, смотри: у Гроттерши новый парень! Того
коллекционера пылесосов она куда-то спровадила! – со знанием дела сообщила
она.
Магфордец, чуть подняв брови в знак удивления, поклонился с
английской вежливостью. Шапка с пумпоном слетела с его волос. Открылся лоб.
Пипа присмотрелась к Таниному спутнику повнимательнее и… неожиданно сползла
вдоль стены. Тетя Нинель едва успела подхватить дочь под мышки.
– Посмотри на его лоб! Разве ты не видишь? – зашептала
Пипа.
– Что не вижу? – не поняла тетя Нинель.
– Ничего не видишь? Это же Гэ Пэ! Гэ Пэ!
– Я не Гэ Пэ… Я Гурий. Гурий Пуппер! – деликатно
улыбаясь, уточнил Танин поклонник.
– А-а-а-а! Это он! На фотографии он другой, но там же актер,
а этот настоящий… – охнула Пипа и уже окончательно свалилась в обморок.
Халявий колобком скатился у нее с плеч.
– О Древнир!!! Это сам Пуппер! Такие люди и без
охраны! – умилился он.
Поняв, кто перед ними, дядя Герман и тетя Нинель задумчиво
переглянулись. Их лица мгновенно утратили прежнее брюзгливое выражение, с
которым они смотрели на Таню, словно собирались сдать ее в психушку.
– Значит, Гэ Пэ… м-дэ… а мы тут на рамочку для вашего
портрета недавно потратились. Прежняя рамка у нас насквозь процелована, это уже
даже негигиенично, – кашлянул бывший депутат.
– Да и стеклышко, того, треснуло уже… Видно, Пипочка на
подушечке не совсем удачно головкой повернулась, – добавила тетя Нинель.
Таня с трудом узнавала своих родственников, так кошмарно они
лебезили. Дурневы, хотя в отличие от своей дочери и не были пуппероманами, как
люди глубоко практичные, на всякий случай просчитывали новые открывшиеся им
возможности. Например, они прикидывали, нельзя ли одолжить у Пуппера денег и
потом их не возвращать. То, что дядя Герман и тетя Нинель уже и теперь были
ничуть не беднее Пуппера, в расчет не принималось.
– В комнату, в комнату проходите… А ты, Танька, положи свой
барабан куда-нибудь в угол, а то с него вода течет. Бери пример с молодого
человека! Молодой человек даже в гости со своим веником приходит – вот что
значит западная культура! Не то что мы, дубины неотесанные! –
распоряжалась тетя Нинель.
– Хи-хи! Может, у него и туалетная бумага своя с собой
есть? – не удержался и захихикал Халявий.
Тетя Нинель, продолжая удерживать на лице доброжелательное
выражение, ущипнула его. Бедный оборотень подскочил едва ли не до потолка.
– Уйду я от вас – злые вы! – взвыл он.
А дядя Герман уже усаживал Пуппера за стол.
– Салатику? Шампанского?.. Не надо? Ну и правильно! Пьющий
подросток – это хуже, чем женщина-начальник! Когда-то в конце восьмидесятых я
начинал с маленького ночного магазинчика – так, поверишь ли, ни капли спиртного
не продавал детям! Даже сигарет и тех не продавал! Ни-ни, даже себе в убыток!
Детям приходилось передавать деньги через сторожа! Он у меня теперь зам
генерального по кадрам.
Пуппер схватил бокал шампанского и залпом выпил. Он явно
намеревался просить Таниной руки и теперь набирался храбрости. Дядя Герман
почти насильно затолкнул в Пуппера несколько ложек салата и похлопал его по
щечке.
– Люблю! С первого взгляда люблю! Прям сын родной! Папку-то
своего помнишь?.. Сирота? И я, представь, сирота! Как загребли моего фатера за
спекуляцию валютой в семьдесят третьем, так и сирота… Потом мне папашка уже из
Америки писал! Советником там был по нарушению прав человека, пока зеленая
змейка его вконец не зажалила… Дельный был мужичок, весь в меня! –
Разглагольствуя, дядя Герман оценивающе поглядывал на Пуппера, прикидывая, не
наступил ли момент просить в долг.
Гурий выпил еще бокал шампанского. Потом встал и набрал
полную грудь воздуха.
