Когда на другой день вечером запыленный и вымотанный Ягун,
вернувшись с тренировки, вошел в гостиную, его уже ждали. Когда к нему
устремилась целая толпа, играющий комментатор опешил и заслонился пылесосом.
Ему померещилось почему-то, что его будут бить.
– Шестнадцать лет! Виват! Дергай его за уши шестнадцать
раз! – закричал Кузя Тузиков.
Сколько Ягун ни отбрыкивался и ни вопил, что уши дороги ему
как память, отвертеться от школьного обычая ему так и не удалось. Вскоре его
оттянутые уши стали еще более пунцовыми и оттопыренными, чем в предыдущие
пятнадцать лет его жизни. Потом Ягуна, уронившего свой пылесос, на руках
поднесли к столу и посадили на установленный на столе стул. Здесь, на стуле,
как на троне, он и сидел все то время, пока ему вручали подарки.
Подарки были самыми разнообразными: шлем с забралом для
драконбола, новая насадка на трубу пылесоса, перочинный нож и целая банка
отвратительной слизи кикиморы – подарок Верки Попугаевой. По ее утверждению,
запах этой слизи, нанесенной толстым слоем поверх упырьей желчи, отпугивал
драконов. На деле же он был так отвратителен, что никто не решался это
проверить. Более того, Таня с Дусей Пупсиковой потребовали у Ягуна немедленно
убрать эту слизь подальше, чтобы не провонял пирог.
– Ого, какие на пироге дыры! Это так специально
задумывалось? – обрадовался Ягун.
– Специально. Это чтобы внутри хорошо пропеклось, –
подтвердила Таня, мстительно отыскивая взглядом малютку Клоппика, явно
успевшего побывать здесь еще раз.
Однако Клоппик и не думал удирать от возмездия. Вертясь под
ногами у старших, он, жутко картавя, громко прочитал детский стишок, неожиданно
и даже совсем не в рифму завершившийся новоизобретенным заклинанием Лицентия
поэтика!
Что-то вспыхнуло, заискрило. В воздухе заметались холодные
яркие молнии. Все были ослеплены и принялись тереть глаза, что позволило
малютке Клоппику утащить связку баранок – один из подарков Ягуну – и скрыться в
неизвестном направлении. Малютка явно делал успехи, прилагая все усилия, чтобы
со временем вновь стать главой темного отделения.
– Чего-то мне есть хочется! – поигрывая перочинным
ножом, деспотически заявил Баб-Ягун.
Он уже начал разрезать прогрызенный вредным малюткой пирог,
когда в гостиную неожиданно ввалилась большая группа темных – Семь-Пень-Дыр,
Горьянов, Жикин, Гломов, Рита Шито-Крыто и другие. По выражению их лиц и плохо
скрытым ухмылкам Таня поняла, что темные явно намереваются устроить скандал.
Гробыня, видно, заранее приготовившаяся, выдвинулась вперед.
– Ну что, Гроттерша, с днем рождения! – вызывающе
заявила она.
– Вообще-то день рождения не у меня, – сказала Таня.
– В самом деле? – удивилась Склепова, делая вид, что
забыла. – А у кого? У Ягунчика? Ягунчик, лапочка, прости меня! Можно я
тебя поцелую?
Гуня Гломов передернулся от ревности. Покачивая бедрами,
Гробыня подошла к Ягуну и поцеловала его в щеку. Дуся Пупсикова замигала, с
ненавистью уставившись в стену. Похоже было, она вот-вот разрыдается.
– А теперь подарок! Любишь подарки, Ягунчик? Гуня! Поди
сюда! Где то, что я тебе дала? – позвала Гробыня.
Гуня Гломов, все так же хмуро глядя на Ягуна, подошел. В
руках у него был деревянный лакированный ящик с серебристой монограммой на
крышке, чем-то напоминавший ящики, в которых два века назад хранились дуэльные
пистолеты. Ящик выглядел неплохо, хотя было похоже, что ему не одно десятилетие
пришлось пролежать в сыром месте или под землей. Во всяком случае,
металлические детали позеленели. Дерево кое-где покоробилось от влаги.
– А что там внутри? – спросил Ягун.
– Да так, подарочек… От всего темного отделения, –
томно произнесла Склепова.
Ягун принял ящик у Гуни из рук и хотел открыть его. Но не
успел он дотянуться до замка, как Гробыня, непонятно улыбаясь, выхватила ящик
из рук именинника и сунула его в общую кучу подарков.
– Не надо, лапочка! Это долго! Учти, внутрь можно заглянуть
только через год! Запомни – триста шестьдесят пять дней – не раньше! Это очень
важно! – сказала она и вернулась к темным. – Гунечка, за мной! Пошли
доедим пирог! Посмотрим, чем эти беленькие попытаются отравить нас на этот раз! –
скомандовала Склепова, занимая лучшее место на диване в общей гостиной.
Гуня последовал за той, у кого всю жизнь шел на поводу, даже
не надеясь на взаимность. Настроение у него почему-то заметно улучшилось.
* * *
Дружеская пирушка затянулась далеко за полночь. Дважды из
коридора зловещий, как Летучий Голландец, выплывал Поклеп Поклепыч и пытался
разогнать всех по комнатам. Зная, что спорить бесполезно, все делали вид, что
расходятся, но уже через несколько минут собирались вновь. Рассвирепевший завуч
остался было в гостиной, чтобы подстеречь учеников, но вовремя вспомнил, что
оставил русалку в пруду одну, а от одиночества до измены один шаг.
Побледнев, он завернулся в плащ, закружился и, точно
пчелами, облепленный красными искрами, немедленно телепортировал.
– Любовь – это белая роза на сером плаще жизни! Здесь же
пешком десять минут, а телепортировать в сто раз опаснее! Вот что значит
настоящее чувство! – патетично сказала Дуся Пупсикова.
Теперь, когда Поклеп уже никого не подкарауливал, никто не
мешал ребятам делать все, что им заблагорассудится.
Рита Шито-Крыто ненадолго скрылась у себя в комнате и
вынесла тарелку из черного фарфора. Тарелка была покрыта рунами и
кабалистическими знаками. Значения большинства были Тане неизвестны, но даже
тех, что она знала, хватало, чтобы сделать вывод: ни один уважающий себя белый
маг эту тарелку даже в руки не возьмет. Черные маги – совсем другое дело. У них
свои представления о допустимости и недопустимости заигрывания с потусторонними
силами.
– Как насчет спиритического сеанса? А, беленькие, в кусты
убегать не будем? – нехорошо усмехаясь, предложила Шито-Крыто.
– А кого вызовем? – дрожа в равной мере от страха и от
любопытства, спросила Пупсикова.
Перед тем как ответить, Шито-Крыто обвела всех
проницательным взглядом.
– А… Ту-Кого-Нет… Чумиху! – уронила она небрежно.
Демьян Горьянов разинул рот.
– Ту-Кого-Нет? Но она мертва!
– Горьянов, ты туп, как твой пылесос! Спиритические сеансы
для того и существуют, чтобы общаться с духами. Поболтать с живыми можно и по
зудильнику, – отрезала Рита. – Ну так как, беленькие? Вызываете с
нами Чумиху, или кишка тонка?
