– Кобра?! – Капитан был искренне рад и удивлен. – И ты здесь?
– Здесь, ротный, вот у этого салабона в «замках» служу. – Резо, улыбаясь белозубой улыбкой, кивнул на Игоря.
– Дела-а!..
Старик не стал мешать встрече этих троих старых однополчан, да и до выхода колонны из Чарикара было достаточно времени – вся ночь впереди, а еще и день не закончился.
Они так и стояли вчетвером, болтая о былых знакомых.
Только…
Резо в какой-то момент стал поглядывать куда-то за спину Игоря, на не слишком далекий склон за дувалом города…
– Игорь…
– Что?
– А ты не помнишь, – Резо был немного озадачен, – чем можно стрельнуть прицельно на дальность за полтора километра?..
– Да практически ничем! – вскинул брови Медведь. – А ты куда уставился?
– Показалось… – Кобра, как загипнотизированный, продолжал смотреть мимо Игоря. – Так чем?
– Я помню только три «пушки»: наша «ВСК-74», у «янкесов» есть какая-то «М82», и английская винтовка с названием «Boor». Но у этих «пушек» калибр, как у «ДШК» – 12,7 миллиметра! Из такой дуры стрелять – еще уметь надо… Ты куда все время смотришь, Резо? – Игорь стал оборачиваться.
И тут…
Медведь успел заметить вдруг расширившиеся зрачки своего «замка», и…
«РПК», который Кобра продолжал сжимать в своей крепкой руке, совершил нечто невообразимое. Довольно тяжелый по сравнению с автоматом, громоздкий для неумелых рук пулемет крутнулся, теряя свои очертания, словно его держал жонглер-иллюзионист, и… мощно врезался Игорю в челюсть пониже уха…
Прапорщик не устоял и повалился всем телом на Чукчу…
И в ту же секунду…
«Броник» Кобры прогнулся внутрь, а на стену глиняного домишки, к которому тот стоял спиной, брызнул мощный алый фонтан. А еще через секунду горное эхо донесло до их слуха:
– Б-бу-у!!!
– Резо… – прохрипел Медведь.
Резо Габелия, гордый осетинский джигит, смотрел затухающим взором на Игоря. Из уголка его рта вытекала толстая кровавая темно-бурая струя.
– Умеют стрелять, с-суки… – прохрипел Кобра.
– Рез-зо!!! – Игорь орал в каком-то исступлении.
Его душа, его сердце, казалось, умирали вместе с Коброй.
– Резо-о! Что ж ты не сказал! Резо-о! – Огромные горючие слезы катились по щекам Игоря. – Я отомщу! Слышишь, сержант! Отомщу за тебя! Су-уки-и! А-а-а, с-с-су-у-ки-и!!!
Группа, склонив головы, смотрела на своего погибшего друга, и никто не пытался успокоить Медведя – каждому из них довелось потерять на этой войне друга. Они понимали своего командира, понимали его чувства и понимали его слезы, непостыдные слезы солдата…
Так группа потеряла своего последнего «аксакала» – Кобру, сержанта Резо Габелия…
* * *
Это действительно был последний в этой командировке выход в «поиск». Через два дня ребята вернулись на двух БТРах Чарикарского гарнизона в Кабул, а еще через сутки в Москве, на аэродроме, их встречал сам Батя.
И Кобру – командир Отряда встречал цинковый гроб Резо, как будто там лежал его сын…
Именно там, на взлетной полосе Раменского аэродрома, у опустившейся аппарели «Черного тюльпана», Медведь понял, почему их командира называли Батя. Понял, когда увидел, как подрагивали пальцы этих могучих рук, поглаживая самыми кончиками краповый берет Кобры, а в глубоких морщинах на суровом лице плутали редкие горькие полковничьи слезы. Медведю тогда привиделось, что каждая такая слеза, стоящая, как бриллиант, прорезала, словно алмаз, на лице командира очередные морщины. Да и не морщины это были вовсе, а следы горькой памяти, оставленные ушедшими навсегда боевыми товарищами…
А потом… -…Игорь. А, Игореш! У тебя случилось что? – тормошила Медведя, сидящего в глубоком кресле, Женька Ахромеева.
На ней было шелковое темно-синее кимоно с жар-птицами, вышитыми яркими желто-красными и еще какими-то нитками, спускавшееся до самых щиколоток, но совершенно не скрывавшее, а, наоборот, подчеркивавшее все ее достоинства…
– Сидишь как истукан уже четвертый час! К еде не притронулся! На меня никакого внимания не обращаешь… Раньше за тобой такого не водилось… – Женя присела на корточки перед Игорем. – Только водку хлещешь! Вон, бутылку уже всосал, а толку – ноль! Трезв, как стеклышко… Что случилось?
– Горе у меня, Женька! Большое мужское горе…
– Расскажи мне, а? Поделись.
– Друг у меня погиб… Резо…
– Он грузин?
– Осетин…
– Расскажи, Игорь! – Женя стала требовать. – Расскажи! Поплачь, если сможешь, только не становись камнем! Одному всегда тяжелее, уж я-то знаю, как это – родных терять…
– Кобра…
– Его так звали?
Игорь кивнул:
– Был моим самым первым учителем в армии. Еще тогда, в 79-м… Восемь лет назад.
– Как это?
– Я тогда пришел по осеннему призыву, а он уже был сержантом, замкомвзвода, и «дедушкой»…
– А как же?..
– Потом нас перебросили в Афган… Резо крут был к салабонам, но научил стольким премудростям, что ему все прощалось, и не только нами, но и офицерами – талант у Резо был, настоящий военный талант разведчика… А когда весной 80-го он на дембель ушел, я стал «замком» вместо него, но взвод много потерял… Вспоминали его в бригаде часто: мол, эх, Кобру бы сюда, он бы все сделал как надо…
Женя слушала глухой голос Медведя, затаив дыхание. -…Я, если честно, целых четыре года думал, что Резо в своем Цхинвали преспокойно живет да девок щупает… Как-то не получалось с письмами – там тогда очень сложно было, не до эпистолярного жанра…
– А позже что, легче?
– Да и позже не легче, только… Думал все: «Поеду в отпуск – позвоню!»
– А он?
– А он тогда же, в 80-м, пришел в Отряд… Резо – воин по духу! Настоящий кавказский джигит!..
– А встретились как?
– Уже в Отряде… В 84-м… Он мне тогда очень помог, Женька… А главное – поддержал, когда я уже думал, что все, конец пришел силам… Я ведь тогда после ранения был – сил никаких… Он мне, пока я Берет не получил, был и за папу, и за маму, и за медсестричку…
– А потом?
– А потом стал братом… Настоящим боевым братом! Хотя… Он им и был еще со времен моего салабонства…
– Ясно… – проговорила девушка, снимая пальчиком одинокую слезу со щеки Медведя. – Как он погиб, Игорь?
– Вместо меня…
У Жени округлились глаза, а рот открылся в немом вопросе: -?!
– Он, скорее всего, заметил, как бликовало солнце на оптике той «дуры»… И вспышку от выстрела видел… Мы кучей стояли: он, я и наш самый первый ротный… Если бы он меня прикладом не долбанул – все, скорее всего, там бы и легли… Он нас спас, понимаешь? А сам не успел…
