– Брелок-определитель магии вуду, – не
задумываясь, соврал он и поспешно выскочил из библиотеки. Здесь он нырнул за
флегматичного атланта, подпиравшего своды Тибидохса, и вновь уставился на
осколок стекла.
Теперь он ничего не отражал, но Жикин и без того уже
сообразил, какое сокровище попало к нему в руки. Стеклышко явно показало не то,
что было, а то, что должно или могло было быть. Оно продемонстрировало Жикину,
что Абдулла врет, и даже указало место, где он прятал книгу. И это жалкий
осколок! А что было бы, окажись у Жикина все пенсне целиком! Какие бы новые
возможности он обрел!
Жора бросился к Главной Лестнице. После утренней тренировки
ноги ныли, но ступени он преодолел довольно быстро. Портрет Ноя висел на прежнем
месте. Жикин жадно уставился на его переносицу и обнаружил, что на картине у
пенсне отсутствует часть правого стекла. Он вновь вытащил осколок и убедился,
что по форме он идеально подходит.
– Это оно? Ной, скажи, это оно? – звонким шепотом
спросил Жикин.
Портрет молчал. На масле появились трещины. Теперь, при
дневном свете, когда на портрете не плясали отблески факела, он казался плоским
и безжизненным.
Вспомнив о другой картине, Жикин бросился к ней. Кувшин и
маска благополучно пылились на прежнем месте. По нарисованным фруктам
разочарованно ползала живая муха. Жикин скользнул взглядом по книге и оцепенел.
Название «ПЕРВОМАГИЯ НОЯ» с переплета исчезло. Вместо него там можно было
прочитать:
«Заговоры на болотную тину. Рецептурный справочник для
ведунов и знахарей».
Жора сплюнул. Эти «Заговоры» были известны в Тибидохсе как
бесполезный и очень распространенный труд. Картина явно измывалась над Жикиным.
Глава 4
Это тухлое слово «Прощай!»
А Таня металась по Тибидохсу и все никак не могла
встретиться с Ванькой. Словно насмешливые духи разводили их пути: Таня
прибежала за Ванькой в Зал Двух Стихий едва ли не в ту минуту, когда он сам
постучал в дверь ее комнаты.
В комнате была лишь Склепова. Она лежала на кровати и
занималась своим любимым делом – красила ногти. Кисточка, за которой она
следила глазами, порхала в воздухе и красила ей ногти на ногах светящимся лаком
в цветовой последовательности радуги: «Каждый охотник желает знать, где сидит
фазан». Большой палец правой ноги покрывался красным лаком, указательный
оранжевым, средний желтым, безымянный зеленым и мизинец голубым. Ногти левой
ноги начинались уже с синего и фиолетового. Дальше все повторялось.
Не так давно Гробыне пришло в голову, что она давно ничего с
собой не делала и ее неотразимость принимает застойные формы. Мадемуазель
Склеповой это не понравилось.
«Гробынюшка давно уже над собой не измывалась! Для
симпатичной девочки ее лет это даже опасно. Река жизни свернула в тупиковое
русло и норовит слиться с болотом!» – сказала она сама о себе и приступила к
действиям.
Решительно раздарив все свои платья (а те, с которыми у нее
были связаны неприятные воспоминания, она просто-напросто изрезала ножницами),
Склепова потребовала у Шейха Спири оплатить ее покупки по Лысегорскому
каталогу. Сумма вышла такой круглой, что даже у привычного к расходам Шейха
глаза полезли на лоб. Впрочем, как потом оказалось, одна из ведьмочек-кассирш
ничтоже сумняшеся приписала к окончательному счету пару ноликов. Лысегорские
пройдохи давно уже перелицевали пословицу «Кашу маслом не испортишь» в
пословицу «Нолик счета не испортит».
«А ты как хотел, Спиря? Дорогая девушка стоит дорого, даже
если тебе ничего не светит! К тому же кто знает, возможно, лет через десять мое
сердце и растает, если ты перестанешь быть скрягой!» – заявила Гробыня
страждущему Шейху.
Одновременно не без помощи Великой Зуби, которую просила об
этом Ритка Шито-Крыто, на волосы Гробыни было наложено легендарное заклинание
семи пятниц. Суть этого заклинания, впервые открытого придворным алхимиком
семейства Борджиа, заключалась в том, что прическа Склеповой, длина и цвет ее
волос непредсказуемо менялись каждую пятницу независимо от воли и желания самой
хозяйки. Вставая в пятницу утром с постели, Гробыня сразу кидалась к зеркалу,
после чего Таня обычно просыпалась от ее вопля – восхищенного или не очень.
Заметив заглянувшего в комнату Валялкина, Гробыня с
любопытством прищурилась на него.
– О, вот и он! Опасный кавалер в желтых доспехах! Принц
зверомагии, сводящий с ума пожилых гарпий! Король боевой искры, о котором каждые
двадцать минут передают в «Магвостях»! – насмешливо сказала она.
– Привет! Как ты? – невнимательно поздоровался
Ванька, высматривая в комнате Таню.
– Как я? Да никак! Все паршиво! Коровы не несутся.
Бублики выпускают без дырок. Настоящие мужчины вымерли как мамонты! –
печально отозвалась Гробыня.
– Аа-а… А где Таня?
Гробыня засмеялась:
– Фи, как убого и прозаично! «Где Таня?» И это все, что
ты можешь сказать красивой девушке?.. Да тебя ищет твоя Танька. Если мне не
изменяет склероз, она понесла свои дряхлые джинсы и их скромное содержимое в
Зал Двух Стихий.
– А-а, ну тогда я тоже туда пойду! – сказал
Ванька.
Он повернулся было, но Гробыня стремительно соскочила с
кровати и поймала его за рукав.
– Нет, ты мне скажи: не жалко тебе Пупперчика? Если
каждый русский недотепа будет вот так мировые достояния гнобить, то что же
останется бедному-несчастному человечеству? Ладно, ладно, шучу я! –
заметив, что Ванька начинает сердиться, Гробыня взъерошила ему волосы. –
Лучше скажи, неужели тебе Гроттерша так нравится? Хочешь, я буду твоей
девушкой? Посмотри на мои ножки. Была бы мужчиной – сама бы в них влюбилась!
Разве они не прямее ее кривулек?
– У нее не кривульки! У нее прекрасные ноги! –
возмутился Ванька.
– В самом деле? Это она сама тебе сказала? Реклама –
двигатель торговли! – заинтересовалась Гробыня. – Хорошо, хорошо, не
злись! У всех свои вкусы. Кому-то нравится Гроттерша, а кому-то профессор
Клопп. Кстати, небольшой вопросик от большого коллектива: ты с Танькой
когда-нибудь целовался или будешь набираться мужества, пока Финист – Ясный
сокол с дуба не рухнет?
Ванька выдернул рукав.
– Склепова, сделай одолжение: кончай цирк! Даже если бы
Танька была страшна как Чума-дель-Торт, она все равно была бы лучше тебя. Во
всяком случае, в моих глазах! У нее есть внутреннее содержание, какая-то цель в
жизни, а ты мелкая, как русалочий пруд! Как лужа с пиявками! – сказал он.
Гробыня вспыхнула от обиды.
– Кто мелкая, я? Да ты больной! Чокнутый! –
убежденно сказала она. – Вот увидишь, Пуппера тебе не простят. Мне тебя
уже заранее жалко. Брысь отсюда!
