Пять минут спустя без повода хихикающий младенец, с головы и
до пухлых ляжек измазанный шоколадом, вручил тете Нинель конверт. Попутно он
выронил из сумки еще один конверт и, не замечая этого, вылетел в окно, перед
этим дважды промахнувшись мимо форточки и стукнувшись лбом в стекло. Полет у
него был неровный. Купидончик то и дело проваливался в воздушные ямы и норовил столкнуться
то с фонарем, то с рекламной вывеской.
– Детское пьянство не порок, а преступление! –
прокомментировала Дурнева, провожая купидончика рассеянным взглядом.
Письмо было от Пипы. Причем похоже было, что она писала его
не сразу, а в несколько приемов, когда у нее появлялось настроение. Писала,
забывала отправить и на следующий день еще что-нибудь добавляла.
«Мамуль, папуль, привет! Сто лет вам не писала! Как вы там,
не переругались? А Халявий чего? Все так же воет по ночам и превращает унитазы
в золото? Двадцать уколов от бешенства в живот – и будет как новенький… Хе-хе,
не обижайся, Халявий! Ты прикольный!
У меня все нормально, хотя я живу в одной комнате с
Гроттершей. Ну да мне не привыкать.
Я не рассказывала, что у меня есть кавалер? Зовут Жора, фамилия
Жикин. Симпатичный, но глупый, как индюк. Может только про себя говорить – а
так ничего, терпимо. Пап, я знаю, ты его будешь по милицейской базе прогонять,
да только вряд ли он там есть. Лучше по своей вампирьей базе его прогони: я
хоть пойму, чего он все время целоваться лезет.
(Дальше чернила имеют другой оттенок – видно, писалось уже
на следующий день.)
Про учебу. Я знаю уже довольно много заклинаний, но все
равно маловато для своего возраста, так что преподы занимаются со мной
отдельно. Со мной и с малюткой Клоппиком. Этот Клоппик вроде раньше стариканом
был, совсем рассыпался, а недавно то ли Гроттерша ему чего в чай подсыпала, то
ли кто-то ему молодильное яблоко подбросил. В общем, теперь ему на вид лет
семь-восемь, он все забыл, и мы с ним вместе по учителям ходим. Клоппик ничего,
забавный, только не надо за ним всякую белиберду повторять, а то не
расхлебаешься…
Из занятий мне больше нежитеведение нравится. Добренький
такой предметец. Выпускают на тебя всяких уродов, и нужно их заклинаниями шарахать.
А не шарахнешь или заклинание перепутаешь – уроды тебя мигом на консервы
пустят. Преподает Медузиха Горгонова. Высокая такая, губы поджаты, волосы
рыжие, каблуки стервозные, ногти, как у Айседорки, только не накладные, а свои.
А глазищи какие – в пол-лица, и зрачок как у кошки. Ее тут все уважают, и я
тоже…
Ну все, мамуль, папуль, это все были художественные ля-ля, а
теперь идет суровая проза жизни.
Мне тут понадобились кое-какие шмотки. Вы их соберите, а я
попрошу Клепу телепортировать. Клепка, или Клюша, – это Поклеп, который за
мной прилетал. Вначале я его побаивалась, а потом подружилась с Милюлей, его
подружкой-русалкой. Русалке я, мамуль, подарила твой дезодорант, а то уж больно
от нее селедкой разило. В общем, теперь мы подруги навек.
Мне нужны:
Носки шерстяные
Мой открытый купальник
Лиловая косметичка и все, что в ней
Папкин ятаган
P.S. Ну все, мамуль, папуль, пока! Хочу на драконбольную
тренировку смотаться. Мой ухажер (он в сборной) утверждает, что он крутой, как
вареное яйцо, а Гробыня говорит, что его чисто держат гарпий распугивать. Лучше
всех будто бы Гроттерша играет, да и то из-за контрабаса. Вцепится в него,
глаза зажмурит, а он летает и все за нее делает.
Ваша Пенелопочка».
На этом письмо вроде бы заканчивается, но ниже короткая
приписка, в двух местах расплывшаяся, точно на нее капнули водой.
«ЕЩЕ P.S. Мамуль, папуль, здесь такое случилось! Даже писать
не могу, строчки плывут… Я ужасно подавлена. А тут меня еще к Сарданапалу
позвали, и он вас с папулькой через меня кое о чем попросил. Вначале я была
против, даже плакала, а потом подумала, а почему бы и нет, все равно ничего уже
не вернешь. В общем, я обеими руками „за“ и полностью присоединяюсь. Только
ничему не удивляйтесь».
Прочитав письмо вслух, тетя Нинель нежно прижала листок к груди.
– Что это с нашей Пипочкой? Какая такая просьба? Не
нравится мне все это… – подозрительно сказал Дурнев.
– Ах, Герман, перестань! Наверняка какой-то пустяк…
Девочка-то вся в меня! Носки шерстяные просит, а открытый купальник подавай!
Доча, я тобой горжусь! – с умилением сказала его супруга.
– Хм… Носки… Носки еще полбеды. А вот ятаган мне жалко.
Ладно, пускай забирает: у меня еще шпага есть… И вообще, чего это Сарданапалу
от меня понадобилось? Не собирается ли он – ха-ха! – просить у меня денег?
Я ему дать не дам, а уважать сразу перестану. У меня хоть на метро попроси, не
дам – я такой! – хмыкнул дядя Герман.
Поднимаясь с дивана, самый добрый депутат случайно обнаружил
другой выпавший у купидона конверт.
– О, еще письмо! – воодушевился он.
– Братик, оно чужое! Не надо его читать! –
опасливо предупредил Халявий.
– Это еще лучше, что чужое. Чем больше читаешь – тем
больше знаешь. Я усвоил это перед выборами, когда собирал на своих врагов
заветные папочки, – нежно сказал Дурнев.
– Братик, это у лопухоидов! В магическом мире
нельзя… – начал было Халявий, но не успел договорить.
Отковырнув ногтем подтекшую сургучную печать, Дурнев
скользнул по листу взглядом. Обычно магическое письмо можно прочесть, лишь
прикоснувшись к нему перстнем, но в том-то и дело, что это письмо писалось не
для мага, или пока не для мага, у которого не было и не могло еще быть перстня…
«Генке Бульонову
Из школы ТИБИДОХС
УВЕДОМЛЕНИЕ
Уважаемый г-н Бульонов!
К моему крайнему огорчению, мне вновь приходится выходить с
вами на контакт. Нам стало известно, что вы применяете темную магию. Дальнейшая
блокировка ваших способностей ни к чему не приведет. Вы зачисляетесь в школу
Тибидохс на темное отделение. Сегодня в полночь за вами прибудут Безглазый Ужас
и поручик Ржевский, чтобы сопровождать вас в школу волшебства. Постарайтесь
пережить этот волнительный момент.
По поручению академика Сарданапала Черноморова
Медузия Горгонова,
доцент кафедры нежитеведения».
– Бульонов… гм… Где-то я уже слышал эту фамилию! Бывший
зампред Счетной палаты? Нет? Тогда, может, министр пней и лесов?.. Тоже
нет? – вслух задумался Дурнев.
А вот этого делать уже не стоило. Магические пергаменты
отлично воспринимают речь. В тот же миг текст письма смазался.
