– Сарданапал беспокоится: вернулась ли к тебе
магия?.. – повторил он за Готфридом. – Магия… Тибидохс… Магия… Когда
же, где же это было?
Генка стиснул виски руками. Голова у него раскалывалась.
Ночной визит «мадемуазель Склепофф» и связанные с ним чудеса переполошили его.
Старая блокировка, поставленная Медузией, не выдерживала натиска новых впечатлений
и трещала по швам. Стирая у Бульонова память после той истории с фигуркой,
доцент Горгонова никак не предполагала, что ему вновь придется столкнуться с
чем-то выходящим за грань обычного, иначе выбрала бы другое, более глобальное
заклинание.
– Летающий пылесос… Нет, тогда был не пылесос. Скрипка?
Гитара? Нет, больше! Кон… контрабас… Она же называла его только что: КОНТРАБАС!
Я вспомнил… Тибидохс!.. Я тоже мог там учиться, но меня не взяли! Проклятая
фигурка! – крикнул он.
В коридоре зашаркали тапки. Поняв, что разбудил маму, Генка
торопливо выключил свет и бросился в кровать.
– Не хочу быть лопухоидом! Не хочу! Плохо мне
здесь! – шептал он, слушая, как поворачивается дверная ручка.
Вновь вспыхнул свет. Мама стояла в проеме – крохотная, но
убийственно решительная.
– Я знаю, что ты не спишь! Не притворяйся!
– А… Что? Где?.. Я спал! – притворяясь, что
зевает, недовольно возразил Генка.
– Не ври. Ты даже не щуришься от света. Почему окно
открыто? С кем ты разговаривал? – требовательно спросила мама.
– У меня была девушка, – сказал Генка. Порой,
чтобы обмануть, проще всего сказать правду.
– В самом деле? И где же она?
– Вышла через окно.
Мама покосилась на раму и хмыкнула. Она реально смотрела на
вещи. Девушки, выходящие через окно восьмого этажа, чаще оставляют след на
асфальте, чем в чьей-то жизни.
– Больше не смей открывать даже форточку! Форточки,
как, кстати, и девушки, придуманы для здоровых людей, а не для таких
болезненных, как ты! – проговорила она. – Тебе все ясно?
– Так точно, – басом сказал Генка.
– Не «так точно», а «да, мамочка!».
– Да, мамочка!
– И не вздумай больше включать по ночам компьютер. Твои
бредовые книжки я тоже забираю. Получишь после экзаменов, если сдашь все тесты.
Большего я от тебя не ожидаю.
Мама плотно закрыла окно, собрала с пола оккультные книги
Бульона и, бросив на сына еще один пытливый взгляд, вышла. В комнате сразу
стало душно и тошно, как в каземате. Генка лежал и тупо таращился в белеющий
над ним потолок.
– Я не лопухоид… Не лопухоид! Не хочу здесь, хочу в
Тибидохс! – повторял он одними губами.
Мама давно спала праведным сном инквизитора, только что
спалившего десяток ведьм, а Бульон все смотрел в потолок и повторял, повторял,
повторял одно и то же. Никогда и ничего прежде он не желал с такой чудовищной
силой. Он почти зримо ощущал, как потоки желания отрываются от него и
бомбардируют Вселенную, просачиваясь во все миры.
И с каждым новым повторением что-то менялось в самом Бульоне
независимо от его воли. Его магические способности, столько лет
заблокированные, пробуждались. Скорлупа привычного уклада трескалась, уступая
место чему-то новому. В состоянии полуяви-полусна Генка ощущал себя коконом, от
которого отходят десятки и сотни нитей, излучающих пульсирующий свет. И каждая
нить, всё, что она пронизывала, было тоже им, Генкой Бульоновым. Странное,
противоречивое чувство овладело им. Генке чудилось, что он увеличился до
размеров Вселенной и одновременно съежился и стал крохотным, как горчичное
зерно.
– Я не лопухоид… Я хочу в Тибидохс… Когда это, наконец,
кончится? – бормотал он, терзаемый противоречиями.
И вот под утро, когда Генка, утративший уже счет времени,
провалился в сон, что-то полыхнуло вдруг. Бульонову смутно померещилось, что
это мама вошла и включила свет. Рядом со стулом на ковре, зеленовато мерцая,
лежала книга размером примерно с ладонь. На переплете из светлой кожи кое-где
плясали пятна плесени. В центре обложки помещался серебряный скорпион.
Клеймо тибидохской библиотеки, которым джинн Абдулла
проштамповал все без исключения волшебные книги на Буяне, отсутствовало.
Бульонова это не насторожило. Он не имел еще счастливой возможности
познакомиться с милейшим Абдуллой и его трогательными привычками.
Ощущая в пальцах нервную дрожь, Генка потянулся к книге. Но
не успел он прикоснуться к ней, как скорпион ожил и угрожающе загнул хвост.
Книга распахнулась на первой странице. Бульонов увидел ограду из деревянных
кольев. Почти на каждом висела высушенная голова. На крайней же голове, по виду
самой свежей, с длинной белой бородой, кроме того, красовалась еще магфордская
шляпа.
«Мы стремились узнать больше, чем Книга Рока собиралась
показать нам«, – прочитал Бульонов. Надпись была сделана рунами, но от рун
поднимались тонкие лучи света, сплетавшиеся в воздухе в привычные буквы.
– Я не хочу ничего знать, – быстро сказал Бульонов.
Книга Рока разочарованно зашелестела страницами. Некоторое
время она боролась с собой, а потом выругалась по-древнеиндийски и с напором
сообщила:
«Нет, ты хотел! Не скрывай, маг! Я видела: ты протянул руку!«–
появилось на камне, и пустые колья перестали подпрыгивать в ограде.
Генка быстро попятился. Он уже сообразил, что у книги не все
в порядке с психикой. Она слишком неравнодушна к человеческой крови.
«Думаешь, от меня можно убежать, а, маг?» – умилилась книга,
и Генка внезапно понял, что стоит на эшафоте, а рядом в дубовой колоде торчит
большой, далеко не стерильного вида топор.
– А-а-а! Нет! Я не маг! – крикнул Генка.
«Как не маг? – не поверила книга. – Если бы ты был
лопухоид, ты бы меня попросту не увидел. Так что… давай, милый, не волынь…»
– Я не маг! У меня нет ни кольца, н-ничего! –
стуча зубами, заикнулся Бульон.
Книга Рока встревожилась. Оживший скорпион с обложки невесть
как оказался на Генкиной шее и деловито пополз к вене. Здесь он замер, слушая,
как пульсирует кровь. Генка обреченно ожидал укуса, но нет… Внезапно скорпион
вновь стал серебряным и скатился с шеи Бульонова. Теперь он лежал на полу
лапками кверху. Эшафот исчез. Дубовая колода с топором вновь прикинулась
заурядным креслом, на спинку которого Генка по идиотской привычке вывешивал на
ночь носки и домашние брюки.
