Вслед за тем призрак вновь просочился сквозь стену и вместе
с поручиком Ржевским помчался за Генкой.
К тому времени, как призраки догнали его, опомнившийся
Бульон сумел уже оседлать теннисную ракетку. Теперь Генка летел, низко
склонившись над ней. Возможно, для длиннющего Генки она была коротковата, зато
отлично лавировала и вписывалась в повороты. Он сумел даже лихо избежать
столкновения с рекламным щитом, на котором застыла коротко стриженная девица,
употреблявшая жевательную резинку после и даже вместо обеда.
Неуемный поручик немедленно вспорхнул к девице на щит и
принялся страстно шептать, объясняясь в любви:
– Мы так похожи. Я призрак, а ты лишь тень кого-то, кто
забыл о тебе! Две судьбы, два одиночества, два пылких сердца! Почему бы нам не
быть счастливыми? Правда, я женат, но это у меня хроническое…
Рекламная девица начала уже млеть и томно вздыхать, но тут в
щит на всех парах врезался Бульонов, пытавшийся освоить у ракетки задний ход.
Щит отбросил его, но край ракетки порвал бумагу. На том месте, где у рыжей
девицы была голова, образовалась дыра.
– О нет! Ты убил мою любовь! Я никогда не прощу тебе
этого! На тебе ее кровь! – трагически завопил Ржевский.
– У нее нет крови! Она была бумажная! – вяло
возразил Генка, радуясь, что вообще удержался на ракетке.
– Дурак, что ты понимаешь! – горько сказал
Ржевский. – Если считать живыми лишь тех, в ком течет литров пять крови и
булькает литр супа в желудке, мир вскоре станет убогим и сузится до одних
лопухоидов! Бумажная или нет – я любил ее. Эта минута, что мы были вместе,
стоит всех веков от сотворения мира!
– Ерунда!
Поручик нахмурился, рискуя потерять брови.
– Бульонов! Я глупый призрак с ножами в спине, с
проеденной молью совестью и однообразными шуточками! Но я скажу тебе одну вещь,
банальную, как истина, и гениальную, как воровская отмычка! Люди – канатоходцы.
Они идут по канату и каждый миг грозят сорваться. Канат – их внутренний
стержень. И когда они срываются, полет бывает не всегда кратким, но всегда
болезненным… Так вот, Бульонов, твой канат очень и очень тонкий!.. Понял? А
теперь я вновь становлюсь глупым! Долой лишние мозги! Они препятствие на пути к
счастью!
Генке стало жутковато. Хорошо еще, что Безглазый Ужас не был
настроен долго оставаться на месте. Захватив с собой осиротевшего поручика и
Бульонова, он помчался над городом. Встречный ветер быстро выдул из поручика Ржевского
всю философию и вернул призрака в прежнее легкомысленное состояние. Излечившись
от своей вековой скорби, он с интересом стал поглядывать по сторонам.
– Прр-р! – завопил он, замирая у кирпичной
высотки. – А вот этот домик мне знаком! Здесь живет мой хороший друг дядя
Герман, в чемодане… тьфу ты… в квартире у которого я провел несколько
незабвенных дней. Заглянем?
– У нас мало времени. Нас ждут в Тибидохсе! –
заупрямился Безглазый Ужас.
– Но дядя Герман повелитель вампиров! И вообще это дом
Гроттерши и Пипы Дурневой! – соблазнял Ржевский, обожавший заглядывать в
места, с которыми у него были связаны воспоминания.
– Я был принят во всех лучших королевских домах Европы!
Собираясь во дворец какого-нибудь герцога, я еще задумывался, стоит ли
утруждать себя. Что мне какой-то формальный председатель вампиров, который ни
разу не удосужился даже слетать в Трансильванию! – небрежно сказал Ужас.
Поручик Ржевский с тоской посмотрел на окна квартиры
Дурневых. Похоже, уломать Ужаса будет не так просто. И он пустил в ход
последний козырь.
– Но у него очень толстая жена! – произнес он.
На безобразном лице Ужаса мелькнул интерес.
– В самом деле? – спросил он вскользь. –
Разве сейчас, в наше тощее время, бывают по-настоящему крупные женщины? Когда
моя возлюбленная баронесса Крампф, резвясь, села в седло моего боевого коня, то
сломала ему хребет. А ведь этот конь легко выдерживал мою тяжесть и тяжесть
моих боевых лат!
– А мне всегда нравились худые! В них спьяну сложнее
попасть подушкой, – ностальгически сказал Ржевский.
Безглазый Ужас пожал плечами.
– И что же, мон шер, у повелителя вампиров действительно
толстая жена? – переспросил он.
– Более чем. Она не только сломала бы спину твоей
лошадке, но и вдавила бы ее в землю по самые глаза, мон шер! –
подстраиваясь под его тон, заверил его поручик.
Ужас задумался. Страшные провалы его глаз полыхнули особым
мечтательным огнем.
– Разумеется, ты врешь, но почему бы не посмотреть? Я
уверен, твоя толстуха окажется тощей, как селедочный скелет, но мне интересно
посмотреть, насколько измельчали лопухоиды. Так и быть, полетели. Просто для
расширения кругозора, – согласился он.
Процессия из двух призраков, которую замыкал Бульонов на
ракетке для большого тенниса, медленно приблизилась к дурневским окнам.
* * *
Дурневы не спали. Тетя Нинель в белой ночной рубашке,
громадная, как снежная гора, порхала по гостиной, вспоминая свое балетное
прошлое. С недавних пор она чередовала занятия ушу с занятиями балетом. Живущий
внизу мафиози давно уже тихо молился, глядя на качающуюся люстру. Как-то раз он
отправил своего телохранителя разобраться, но телохранитель так и не вернулся,
а через некоторое время позвонил уже из Мурманска. Как он оказался там, он не
помнил. Дядя Герман же с Халявием долго спорили, кто первым выпустил из шкафа
сапоги со шпорами…
Расположившись в кресле, Дурнев от всей души стучал
указательным пальцем по калькулятору. Он переводил килограммы в граммы и рубли
в евро. Из всего этого можно было заключить, что он собрался продать очередной
золотой холодильник, предварительно распилив его на части. Холодильник стал
золотым не далее как вчера, когда обрусевший царь Мидас решил выпить сто грамм
и закусить колбаской. Разумеется, и бутылка и колбаса тоже стали золотыми, но
для Дурнева и его нового делового партнера генерала Котлеткина это была слишком
несолидная партия.
Теперь же царь Мидас – он же скромный оборотень
Халявий, – поджав ноги, сидел на диване и, тоскуя по манекенщицам, дразнил
таксу Полтора Километра. С этой целью он быстро спускал с дивана пятку и крутил
ею перед носом у собаки, поспешно отдергивая, когда такса кидалась в атаку.
Ванька Валялкин, которому надоело разглядывать стены в
Пипиной комнате, тоже перебрался в гостиную к Дурневым. Он скучал и, чтобы
как-то развеяться, собирался попросить у дяди Германа устроить его в зоопарк
подсобным рабочим. Это, как сказал ему на прощанье Тарарах, стало бы
незаменимым опытом для будущих занятий ветеринарной магией.
