– Так и есть. Он прозрачно намекает, что ему
понадобится от меня одна услуга. Он спрашивает, нет ли у меня человечка в
Тибидохсе, который смог бы раздобыть для него одну вещицу. Когда-то она
принадлежала ему, но лет двести назад была захвачена магами как трофей. Якобы
она совсем ничего не стоит, но дорога ему как память, и он готов дорого за нее
дать… Вот я и подумал, что, кроме Пипы, которую мне хотелось бы уберечь от
неприятностей, у нас есть еще этот тип в майке. Если хорошенько заморочить ему
голову…
Не договорив, дядя Герман красноречиво пошевелил пальцами.
– И ты веришь Малюте? Зачем ему эта вещица, если она
ничего не стоит? Столько лет жил без нее и вдруг вспомнил? – с подозрением
спросила тетя Нинель.
– Я верю Малюте? Я? – возмутился Дурнев. – Я
никому не верю! Даже… – Тут дядя Герман посмотрел на жену и торопливо
поправился: – Даже нашей таксе… Но эта вещица очень нужна Малюте, а
следовательно, может оказаться полезной и мне.
– Он не писал, что это? В смысле, что именно нужно
выкрасть? – уточнила Дурнева.
Дядя Герман покачал головой:
– Нет, об этом не было ни слова. Я же говорю, летучая
мышь была мертва. Я не сумел послать Малюте ответ.
– А если отправить купидона? – предложила Дурнева.
Халявий расхохотался так, что едва не превратился в волка.
– Купидона? По-твоему, мамуля, купидоны такие дураки,
чтобы летать в Трансильванию? Да им там через десять минут перекусят сонную
артерию. Не спасут ни стрелы, ни подтяжки, ни крылышки, ха-ха! Понял, братик?
Дядя Герман вдруг стал прислушиваться и озабоченно
оглянулся. Полтора Километра, первая что-то заподозрившая, вскочила и жутко
завыла на окно.
В комнату вкатилась вначале голова Безглазого Ужаса, затем,
как еж, утыканный ножами, поручик Ржевский, затем звенящее кандалами туловище
и, под конец, брызнув стеклами, ворвался Бульонов на теннисной ракетке. Он
просто-напросто не успел затормозить, так как никто из призраков не удосужился
научить его Чебурыхнусу парашютису.
– Всем дрожать! Руки вверх, ноги вширь! – забывая
открыть рот, громко завопил Ржевский.
Халявий заголосил дурным голосом. Уставившись на призраков,
он наступил воющей таксе на хвост и тотчас поплатился за это. Прошло немало
времени, прежде чем ему удалось стряхнуть со своей пятки разбушевавшуюся желтозубую
моську.
Дядя Герман рванул к шкафу за шпагой, но остановился на
полпути, сообразив, что призраков атаковать бесполезно, а с мальчишки довольно
будет и подзатыльника. Бульонов встал, озабоченно разглядывая себя. Приземление
(или, точнее, «пристекление») сошло вполне благополучно, если не считать пары
мелких порезов. Окажись поблизости его мамочка, дело не обошлось бы без десятка
реанимационных машин и спасательного вертолета. Сейчас же Генка просто зализал
ранку на руке, и этим все ограничилось.
Безглазый Ужас наконец нашарил на полу свою отлетевшую
голову, нахлобучил ее и уставился на тетю Нинель. Он смотрел на нее долго и
пристально. Огненные глазницы его полыхали, а края узкого шрамообразного рта
ползли вверх. Тетя Нинель, которую столь бесцеремонно разглядывали, вначале
смутилась, а затем рассердилась и подбоченилась, став от этого еще больше, еще
грандиознее.
– Чего вылупился? Ты чего, в музее, я не поняла? Ща я
тебе устрою культурное мероприятие в двух действиях без антракта! Дам затрещину
– голова отлетит! – сказала она басом, от которого из рамы осыпались
уцелевшие после Бульонова осколки.
– О, о, о! – пробормотал Ужас, звеня
кандалами. – Да, да, да!
– Чего «да-да-да»? «Да-да-да» в смысле
«фу-фу-фу»? – заинтересовался вездесущий поручик.
– Точь-в-точь она, моя невеста!.. Я узнаю ее в этой
женщине! Такой же голос, такая же стать!.. – хрипло, точно через силу,
выговорил рыцарь. – Когда ко мне в замок на свадебный пир ворвались враги,
она двоих задушила голыми руками, моя Адель. Еще одного придавила столом.
Больше к ней никто не осмелился приблизиться, и ее застрелили из арбалета… Я
кинулся к ней, я тоже сражался как лев, но меня ударили по голове, изуродовали
и живым замуровали в стену. Я умирал долго. У меня было много завистников… Я не
ушел в загробный мир, потому что хотел отомстить. И вот теперь столько лет
спустя она возродилась вновь! Я знал, я верил! О Адель, радость моя, мое
счастье!
И Безглазый Ужас загремел кандалами.
– Адель – Нинель… М-м-м… Странное совпадение! –
признал поручик. – Кстати, про совпадения, если уж о них зашла речь. Один
раз мне должно было выйти повышение. Уже ждали приказа. И тут на смотр
приезжает новый полковник. Я иду вдоль строя и вдруг вижу, что у одного солдата
пуговица на кителе оторвалась. Я в отеческой такой манере ору: «Эй ты, крендель
недоделанный! Как ты смеешь так стоять перед его благородием, морда самоварная?
А по роже?» И тут смотрю, полковник багровеет, а все как-то так от меня
отодвигаются… Что же ты думаешь, у нашего нового полковника оказалась фамилия
Крендель. А я-то от всей-то наивности чистой души! Ну и все: крест на карьере!
Время идет, всех производят, а я все поручик! Эх, болит у меня душа за родину!
Поручик тарахтел, но его, как троянскую пророчицу, никто не
слушал. Всем было попросту не до него. Безглазый Ужас опустился на колени. На
лице у него было страдание.
– Адель! Адель, узнай меня, прошу! Это же я, твой
Генрих! – бормотал он, протягивая руки к тете Нинель. Колени его скользили
над полом, не касаясь его.
Тетя Нинель, как завороженная, смотрела на него и не
трогалась с места. Да, он был безобразен и весь в шрамах. Да, он был мертв. Да,
он был призрак в окровавленной рубахе и с кое-как нахлобученной головой… Но так
ли это, в конце концов, важно? Искать недостатки у тех, кто нас любит, –
труд жестокий и напрасный. К тому же в глубине души тете Нинель начало
казаться, что когда-то она уже видела этого человека. Когда-то давным-давно, во
сне или наяву.
Безглазый Ужас приблизился к тете Нинель и коснулся своими
бесплотными руками ее руки. Дурнева разом ощутила жар и холод. Руки призрака,
касавшиеся ее, одновременно существовали и не существовали. Это было странное,
очень странное чувство. Для тети Нинель пропало время, пропало пестрое и нелепо
однообразное мельтешение минут и секунд. Она куда-то падала, точно срывалась с
огромной высоты, и… и это ей нравилось.
Но тут, как часто бывает в жизни, встрял муж и все испортил.
– Эй вы там! Чучело огородное! Отойдите от моей жены,
или я за себя не ручаюсь! – вспылил дядя Герман, потрясая шпагой.
