Пипа с Гробыней неплохо ладили, хотя особенно близкой дружбы
между ними не было. Тот непродолжительный период, когда они ходили под ручку,
давно уже прошел, убитый проживанием в одной комнате. И ничего удивительного.
Если капля никотина убивает лошадь, то совместное проживание может убить даже
мамонта.
Во многом похожие, дочка дяди Германа и Склепова все же
значительно отличались друг от друга.
Пипа была сентиментальна и порой плаксива, Гробыню сложнее
всего было назвать сентиментальной. Пипу в ярости невозможно было укротить,
Гробыня же, встретив отпор, могла и отступить. Атаки Пипы были более
прямолинейными и мощными, зато мадемуазель Склепова бывала изощреннее в мести.
Гробыня сражалась только с помощью языка или магии, не
перенося рукоприкладства. Взбешенная же Пипа охотно кусалась и царапалась, а
при случае могла швырнуть и стулом. Прицельно.
Пипа жила инстинктом, а Гробыня рассудком. Голова у нее
отдавала приказы сердцу, но она же, как мудрый военачальник, отзывала свои
приказы назад, умело спихивая ответственность на этого нерасторопного
подчиненного. Зато Гробыне порой было свойственно хоть какое-то благородство.
Пипа же вообще не знала, что это такое. Хотя к молодым людям Пипа относилась
очень благосклонно и снисходительно. Так, она не отказалась помочь Ваньке
спрятаться у ее родителей, несмотря даже на ту роль, которую он сыграл в судьбе
Пуппера.
Гробыня была тщеславна и, привыкнув выцарапывать себе все
жизненные блага, любила деньги, особенно мозоли и бородавки. Пипа же вообще не
знала, что такое нуждаться в чем-то. С нее вполне хватало золотых унитазов
повелителя В.А.М.П.И.Р. и его кредитных карточек. Правда, здесь, в Тибидохсе,
от кредиток толку не было, но привычка все равно осталась.
Гробыня умела разводить мужиков на крупные покупки и
рестораны, ловко избегая неприятных последствий. Пипа же предпочитала платить
за все сама, зато ничто не мешало ей нахлобучить зарвавшемуся кавалеру на
голову кастрюлю или сунуть его носом в недоеденные тефтели.
Пипа одевалась дорого и безвкусно. Гробыня одевалась со
вкусом, умея обрести золотую середину даже в попугайской яркости юбок и блузок.
Пипа была болтлива, но одновременно хитра и хранила тайны,
как банковский сейф вклады. Гробыня же порой могла проболтаться даже и во вред
себе.
В общем и целом Пипа была более естественной, Гробыне же
порой как раз естественности и недоставало, хотя ее и выручали редкое чутье на
чужие недостатки и ее острый язычок.
Пипа и Гробыня все еще продолжали сплетничать, когда дверь
открылась и в комнату вошла Таня. Шелкнув замком и откинув крышку, она
поставила футляр с контрабасом на кровать, давая инструменту просохнуть.
Снаружи моросил мелкий досадливый дождь, капли которого были на Танином плаще и
на ее волосах.
– Что, Гротти, проплакала весь контрабас? –
поинтересовалась Гробыня.
– Не дразни меня! Кирпичи не летают. Они идут на
таран, – пробурчала Таня.
Гробыня предусмотрительно замолчала. За годы совместного
проживания она уже успела усвоить, что бывают минуты, когда Гроттершу лучше не
доводить. Порой даже белый маг становится опаснее гарпии, у которой отбирают
дохлую кикимору.
Пипа и Гробыня смотрели, как Таня ослабляет струны и
протирает контрабас снаружи. Старинное дерево, покрытое тонким слоем лака, было
уникальным. Оно не опасалось влаги, не трескалось на солнце, не боялось мороза
и всегда, даже на холодной дурневской лоджии, оставалось теплым. Еще Таня
слышала от Тарараха, что, когда старый ворчун Феофил Гроттер играл, контрабас
прекрасно держал звук от самых низких до самых высоких нот и каждая чистая нота
творила магию, сливаясь в единой гармонии с ровным, как шум моря, дыханием
бытия.
– Купидоны не прилетали? – с беспокойством
спросила Таня. Она все время боялась пропустить письмо от Ваньки.
– Ага! Целая дюжина! – насмешливо ответила
Гробыня. – Крутились тут за окном, попрошайничали, а потом смылись
куда-то.
– Я серьезно… – сказала Таня.
– И я серьезно… Да не злись ты, не было никого. Ты же
знаешь, что вокруг купола магфордские кордоны. Понятное дело, что они не всех
купидонов перехватывают, да все равно опасно.
Таня отлично знала, что Гробыня права, но не думать о Ваньке
и не писать ему было свыше ее сил. Каждый день она обязательно писала ему
письмо, а затем прятала в футляр от контрабаса, где скопилась уже целая стопка.
Посылать было рискованно. Однако сегодня утром, не удержавшись, Таня все же
отправила ему всю стопку накопившихся писем разом – с купидончиком, который
очень уж активно и даже едва ли не назойливо крутился за окном, подавая ей
знаки. Возможно, купидончик просто хотел получить работу, чтобы заслужить
печенье, а возможно… Но об этом Таня даже думать не решалась, хотя подозрение и
терзало ее всю оставшуюся часть дня… Правда, если разобраться, разве бывают
шпионские купидончики? Так уж купидончики устроены, что охотнее служат магфии,
чем закону.
– Все! Я устала! Пора баю-бай! – капризно сказала
Пипа и, пнув ногой подвернувшийся чемодан, стала разбирать кровать.
Вскоре легли и Таня с Гробыней, но им не спалось. Таня
думала о Ваньке и о Гурии. Склепова жаловалась, что ей жарко, и швыряла туфли в
Черные Шторы. Даже Пипа, которой, как она утверждала, больше всех хотелось
спать, ворочалась с такой яростью, словно хотела сломать кровать и оказаться на
полу.
– Ненавижу весну… Она какая-то непонятная: то холодно,
то жарко. И лето ненавижу. Я на солнце сгораю. Осенью дожди и вообще такое
чувство, что все вокруг тихо подыхает… Зима еще ничего, но тоже, если
разобраться, дрянь! – ругалась дочка дяди Германа.
Едва замолкла Пипа, как перстень Феофила Гроттера тоже
укусила муха ораторства. На тренировке пламя Искристого зацепило на излете руку
Тани, а перстень всегда пьянел от драконьего пламени.
– Quod cito fit, cito perit. Sensu stricto
[3], –
туманно изрек он.
– Дед, чего ты разбуянился? – недовольно спросила
Таня.
– Молчи, недостойная дщерь Гроттеров!.. Si tanta licet
componere magnis
[4], –
огрызнулся перстень.
Внезапно Гробыня решительно села на кровати.
– Рота, подъем! Панидис паленус! – произнесла она, зажигая
заклинанием свет.
– Ты что, перегрелась? – спросила Пипа.
– Не хами хамкам, хамка! – весело огрызнулась
Склепова. – Есть у меня одна идейка. На уровне чистого бреда. Не знаю,
решитесь вы или нет…
