– Magni nominis umbra! Re, non verbis!
[5] – с укоризной
сказал перстень, когда Таня все же вручила его Гробыне.
– Чего это он? Ругается? – заинтересовась
Склепова.
– Нет, по-латыни говорит…
– Всего лишь! А я-то надеялась повысить уровень
культуры! – разочаровалась Гробыня, тщательно расставляя перстни вокруг
фигурки из белой глины, которая уже помещалась в самом центре расчищенного от
книг и конспектов стола.
– Теперь драконья кровь… Где-то тут была склянка… Ага,
вот! А ты, беленькая, отойди, не суйся! Тут серьезная магия!
Склепова опасливо открыла бутылочку, следя, чтобы на ее кожу
ничего не пролилось. Сарданапал предупреждал, что тот из живых, на кого упадет
хоть капля драконьей крови, навсегда станет рабом своих низменных желаний, а
это страшнее смерти.
Драконья кровь зашипела и задымилась, пролившись на глину.
Тане почудилось, что черты лица Пуппера исказились, а рот дрогнул, но,
возможно, ее вводил в заблуждение белый дым.
– Чудно! Теперь заклинания! – Гробыня отставила
склянку и, как заправская ведьма, произнесла глухим голосом: – Фероссилум эото
иан ширирах! Деметриус лета троило цербиус!
Таня зажмурилась, ожидая, что сейчас затрещат ослепляющие
искры.
– Ну и где? Что это за дела, я вас умоляю? –
услышала она разочарованный голос Гробыни.
Открыв глаза, Таня шагнула к столу и, присмотревшись,
отшатнулась. Кольца раскалились и, заалев, начали подпрыгивать на столе. Они
делали это синхронно, соединенные чем-то неосязаемым и незримым. Ощущалось,
что, пока действует заклинание, их связь нерасторжима. Перстень Феофила
Гроттера принадлежал уже не Тане и не сам себе, а чему-то иному, подчинявшему
себе его магию. Таня поняла, что там, в тускловато-белом, точно выцветшем
треугольнике, образованном кольцами, уже совсем иной мир, нездешний и жуткий, в
котором бродят тени и несет свои воды вечная река Лета.
– Гурий, ты слышишь нас? Это мы вызываем тебя! Явись,
где бы ты ни был! – отчетливо произнесла Гробыня.
Фигурка из белой глины оставалась неподвижной. Драконья
кровь совсем уже впиталась. Только пара густых и блестящих, точно ртутных,
капель дрожала еще на плаще.
– Не получается! – раздраженно сказала
Гробыня. – Вернее, получается, но не так, как должно получаться.
– А как должно?
– Не знаю как, но точно не так… Пуппер какой-то
неправильный дух. Всякий нормальный мертвец давно явился бы, не тянул резину, а
этот упрямится… Нет, что-то тут не то… Смотри, мое кольцо остыло! Не хочет
Гурий ко мне приходить!.. Попробуй теперь ты, Пипа!
Толстые, как желе, щеки Пипы задрожали.
– Гэ-Пэ! Сладкий мой! Явись! Гэ-Пэ, ну пожалуйста! Дай
хоть одним глазком на тебя глянуть!
– Эй-эй, а вот с обещаниями поосторожнее! Мертвецы их
слишком буквально воспринимают. Скажешь «одним глазком», с другим можешь
распрощаться. Помнишь, Медузия рассказывала, как один дух попросил у девушки
руку и сердце, а она и ляпни «да!». Он и взял что просил: руку и сердце… –
предупредила Склепова.
Но расчувствовавшейся Пипе было не до мелочных расчетов.
Кровати, стулья и даже скелет Паж – все тряслось и подпрыгивало от ее
интуитивной магии. Таня с Гробыней и те ощущали вибрацию.
– Гэ-Пэ, маленький, ну почему ты не приходишь? Зачем ты
потащился на эту дуэль? Зачем тебе Танька? Я бы тебя в сейфик спрятала и никому
бы даже смотреть на тебя не давала! – умоляла Пипа.
Внезапно Дурнева-младшая обиженно вскрикнула. Ее перстень,
до сих пор алевший, погас, как прежде перстень Гробыни. Все три кольца
по-прежнему оставались в магической связке, но сияло и вспыхивало лишь кольцо
Тани – причем с каждой секундой все ярче. Можно было предположить, что жар
остальных двух колец перешел к нему.
– Нет, что-то не то! Дух, который отказывается являться
на троило цербиус… Тут какое-то надувательство. Для потустороннего духа Гурик
что-то слишком самостоятельный! – заявила Гробыня. – Давай, Танька,
попробуй ты! К тебе он точно явится, из нашего ли, из Потустороннего Мира – не
важно.
– Не буду!
– Опять «не буду»? Терпеть не могу «небудек«! – возмутилась
Гробыня. – А фигурку зачем лепила? Давай, не отлынивай!
Таня хотела вспылить, но поняла, что Гробыня права. Глупо
отступать теперь.
– Гурий! – окликнула она негромко, шагая к
фигурке. – Гурий, это я, Таня!
Свечение внутри треугольника стало ярче. Теперь он уже не
выглядел таким выцветшим. Фигурка дрогнула. Нет, это была глина, но
одновременно и не глина. В глиняную плоть вселился дух. Лицо фигурки
сморщилось, его рассекло несколько трещин. Видно было, что духу Пуппера неуютно
и он никак не может освоиться во временном непослушном теле, которое перестанет
существовать, едва высохнет драконья кровь.
– Гурий! – крикнула Таня, узнавая его по почти
неуловимым, но очень его, пупперским, движениям головы.
Фигурка неловко и с большим усилием повернулась к ней,
оставаясь в треугольнике колец. Руки, которые Таня так и не вылепила, а лишь
наметила, мучительно шевельнулись под плащом.
– Я люблю тебя, Таня! – сказала глиняная
фигурка. – Люблю!
– Ха-ха-ха! – холодно и очень раздельно произнесла
Пипа.
Таня ощутила, что Пипа ее люто ненавидит. Из-за Пуппера. Так
же, как Лиза Зализина нанавидит ее из-за Ваньки. Но теперь ей было не до этого.
С замиранием сердца она смотрела на глиняного Пуппера.
С огромным усилием фигурка двинулась вперед и попыталась
переступить через очерченную перстнями границу. Но ей это не удалось. Она
толкнулась в одно место, в другое… Бесполезно. Прорваться сквозь магическую
преграду Гурий не мог. Таня ощутила запах обожженной глины… Лицо Пуппера
посерело и отвердело от жара. Теперь он едва уже мог говорить. Голос его стал
неразборчивым, но все равно Таня – и только она – сумела разобрать:
– Прикоснись ко мне, прикоснись, пожалуйста! Мне
кажется, что я сплю и никак не проснусь… Я…
Таня бросилась к столу. Гробыня повисла у нее на руке.
– Спятила, Гроттерша! Жить надоело? Ты понимаешь, что
это за магия? Ты нас всех погубишь! – завопила она.
Но Таня не хотела ничего понимать. Оттолкнув Склепову, она
потянулась к фигурке.
– Не трогай кольца! – снова завопила Склепова, но
Таня уже схватила ближайший перстень и передвинула его, нарушив равенство
сторон.
