– Вот уж точно бедная Лизон! Если б она не была такая
манерная, возможно, мне б и было ее жалко! – фыркнула себе под нос
Гробыня.
А Лиза тем временем уже подплыла к столику Тани.
Таня даже не смотрела на нее. С ней произошло то, что
происходило всегда: страдая, она загоняла свою боль вглубь, в душу, а на людях
словно деревенела. Некоторым, невнимательным, этого было достаточно, чтобы
называть Гроттер бессердечной и черствой.
– Татьяна, я тебя проклинаю! На тебе кровь Пуппера и
несчастья Ваньки! – томно сказала Лиза, обращаясь к ней.
– А на тебе сейчас будет яичница с кетчупом! –
мрачно произнесла Таня, протягивая руку к тарелке.
Зализина поспешно удалилась. Она еще по драконболу усвоила,
что у Гроттер слова не расходятся с делом.
Примерно в середине ужина Графин Калиостров, все еще не
покинувший Тибидохс, сунулся было в Зал Двух Стихий, чтобы немного поиграть на
нервах Сарданапала.
– Подумать только: один из учеников школы докатился до
Дубодама! Какой позор! Академик, позвольте выразить вам свое искреннее
сочувствие! – сказал он, прижимая руку к груди.
– Валяйте, выражайте! – хмуро проговорил
Сарданапал.
Графин ловко извлек из воздуха длинный свиток пергамента:
– От имени Генерального совета Магщества, лично
Бессмертника Кощеева и от моего собственного имени позвольте мне зачитать
соболезнования…
– От чьего имени? – переспросил вдруг Сарданапал.
– Простите?.. – удивился Калиостров. – Я
сказал, от Генерального совета Магщества и моего со…
– Нет, там было еще одно имя. Бессмертник Кощеев, я не
ослышался? И этот… этот червь еще осмеливается глумиться! – закипел
академик.
– Не говорите ничего лишнего! Умоляю вас! Господин
Кощеев крайне жалеет, что ради восстановления справедливости… – залебезил
Графин.
Усы академика гневно запрыгали. Щеки его порозовели.
– Позвольте-ка побеспокоить! – сказал он и,
выдернув из рук Калиострова пергамент, разорвал его.
– Вы за это ответите! Это официальный документ! Попытка
примирения между Тибидохсом и Магществом! – пискнул Графин.
Рядом упала скамья. Это встал Тарарах. Он отодвинул
преподавательский столик, засопел и боком стал надвигаться на Калиострова.
– Щас помиримся! Сперва подеремся, а там и
помиримся! – сказал он.
Но Тарараха опередила Медузия. Она даже не стала вставать.
Лишь волосы на ее голове зашипели, а зрачки расширились так, что заняли всю
радужку.
– Считаю до нуля, и кто-то отправляется за Жуткие
Ворота проявлять чудеса геройства! Ноль! – спокойно произнесла Медузия и
подняла перстень.
– Не-е-ет! – завопил насмерть перепуганный Графин.
Прыгая зигзагами и спасаясь от воображаемой искры, он метнулся за дверь, а еще
через минуту яркая красноватая вспышка доказала, что он телепортировал.
– Да, не герой оказался. А такой мужчина был
обходительный. Рыцарь, ручки целовал… Каждый пальчик, бывало, обмусолит и
что-нибудь приятненькое скажет… Фисташковый там, шоколадный, мармеладный,
сахарный… – грустно сказала Великая Зуби.
Готфрид Бульонский ревниво чихнул в гречневую кашу. Копье,
не знающее промаха, само собой запрыгало, стуча по полу древком.
– Утихни, Готфричка! Я же тебя люблю! Ты у меня
единственный, – утешила его Зуби и, честно задумавшись, добавила: – В
своем роде…
– Да, жаль, что Кощеев бессмертен! Я б его… –
протянул Тарарах. – Иглу-то свою так запрятал, что и не отыщешь! Еще когда
лукоморский дуб молнией не спалило – проверяли наши ребята: нету там сундука.
Ни под дубом, ни на дубу, ни под алатырь-камнем – нет и не было. Дезинформацию,
гадина, пустил, чтоб в сказки просочилось. Всех одурачил!
– Бессмертие – отличный способ сделать из дурака
подлеца. Никакого тебе ограничения во времени, ничего… Год за годом, месяц за
месяцем – совершенствуйся, пока совсем не оподлеешь! – буркнул академик
Черноморов.
* * *
После ужина Таня, Пипа и Гробыня вместе возвращались в
комнату. Несчастье, случившееся с Ванькой, если не примирило их, то на время
сгладило все разногласия. С ними шел еще Баб-Ягун.
– Не, Ваньку надо освобождать, это точно! Если за
неделю он будет стареть на год, то что же это получается? Через полгода он
будет уже как дядя Герман! Из него же труха посыплется!
– Из папули труха не сыплется! – недовольно
сказала Пипа.
– Это я для наглядности! – пояснил Ягун и принялся
строить прожекты, как освободить Ваньку.
Его планы были столь же глобальны, сколь и невыполнимы.
Вначале он предлагал взорвать Дубодам, затем сровнять с землей Магфорд и,
наконец, потребовал у Пипы, чтобы она уговорила папулю объявить Магществу войну
и бросить на Бессмертника Кощеева легионы вампиров.
– Не-а, какая там война! – отмахнулась
Пипа. – Папуля говорит: вампиры обленились. Сидят у себя в Трансильвании,
пьют консервированную кровь и строят козни против комаров. Эти кровососы, мол,
претендуют на их пищевую базу… От силы удастся собрать вампиров с сотню, да и
те сдадутся, не успеет Кощеев произнести Абордажис экз заолис…
Ягун кинулся затыкать Пипе рот рукой:
– Ты что, заболела? Зачем ты это вслух произносишь?
Хорошо еще, с долгими гласными напутала!
– А что такое?
– Это же заклинание глобального уничтожения! Ты еще
атомную боеголовку попроси в песочнице поиграть!
– Не дергайся, Ягунчик. Пускай говорит что хочет. Это
заклинание высшего уровня посвящения. У нее магии не хватит! – небрежно
отмахнулась Гробыня.
– У меня? Ха! У меня-то как раз хватит, если меня
взбесить хорошенько! Кто-нибудь хочет попытаться? – самодовольно заявила
Пипа.
Тане невыносимо было слушать, как Пипа и Гробыня болтают как
ни в чем не бывало. Как они вообще могут притворяться, что ничего не
происходит, когда Ванька, ее Ванька, там, в Дубодаме, где стены из магического
камня и красные глаза де ментов капля за каплей высасывают из него жизнь и
молодость?
Она убежала и, опередив всех, первой оказалась у дверей. Еще
из коридора она услышала внутри озабоченную возню и пыхтение. В комнате явно
что-то происходило. Решив, что магнетизеры с Хадсоном вновь нагрянули с
обыском, Таня энергично дернула на себя дверь. Ну сейчас она им покажет!
