Долго, очень долго Таня разглядывала контрабас сквозь
осколок стекла. И по-прежнему ничего не видела. Неожиданно она ощутила, что
стеклышко начинает темнеть и нагреваться в ее руке. От одного края до другого
прошла тонкая, едва заметная трещина, которая, впрочем, немедленно затянулась,
едва Таня перестала смотреть на контрабас. Магические предметы всегда смело
относятся к условностям бытия, значительно отличаясь этим от всех прочих
предметов.
Таня вскочила. Она поняла, что совершает какую-то ошибку.
Осколок пенсне Ноя определенно не хочет или не может показывать ей контрабас, и
корни причин этого странного упрямства уходят глубоко в века.
* * *
– И что же? Мы ничего не сделаем, чтобы его спасти?
Ничего-ничего? – с негодованием спросил Баб-Ягун. Он уже почти полчаса был
в кабинете Сарданапала и все никак не мог добиться никакой определенности.
Усы Сарданапала раздраженно встопорщились.
– Ягун, мы предпринимаем все, что возможно. Я говорил
это и Ягге, и вот теперь тебе! Медузия, Зуби, Поклеп и я используем все наше
влияние, чтобы вытащить Ваньку. Но то ли никакого реального влияния у нас нет,
то ли Магщество предпочло ослепнуть и оглохнуть… Я даже думал подать в оставку,
но наверняка ее примут раньше, чем пергамент с моим заявлением попадет на стол
Бессмертнику Кощееву. А если у Тибидохса будет новый глава, боюсь, от этого
мало кто выиграет.
– Но должен же быть выход!
– Должен. Но я его не вижу, – грустно сказал
академик. – Магфорд с его вечными закидонами и железобетонными принципами
я еще могу понять! Шут с ним! Но Магщество!.. Знаешь, порой я просто не
представляю, чем оно руководствуется! Или, вернее, представляю. Но тогда мне
становится совсем худо, потому что я предпочитаю не думать о людях слишком
плохо.
– Плевать на Магщество! Мы же можем просто выкрасть
Ваньку! Взломать ночью все двери, сковать де ментов магическими
кандалами! – крикнул Баб-Ягун.
Сарданапал усмехнулся:
– Ты идеалист, мой мальчик! Взломать двери! Для
серьезного мага это не сложнее, чем разгрызть орех. Так вот: никаких запертых
дверей внутри Дубодама нет. Только наружные ворота.
– Но если все так просто…
– Слишком просто – и потому бесполезно! Ты думаешь,
Дубодам тюрьма для тела? Дубодам – тюрьма прежде всего для души. Своей магией
Дубодам приковывает душу к одному какому-то месту и держит ее там, истязая и
заставляя душу страдать, а тело стареть. Пленнику уже не до побега… Если бы я
очень постарался и полистал кое-какие книги, уверен, мне даже удалось бы
перенести Ваньку в Тибидохс. Это было бы непросто, но могло бы получиться. Но
лишь тело! Его душа осталась бы в Дубодаме, и мы ничего не смогли бы с этим
поделать, поскольку нам не известно заклинание заточения. Дубодам строился во
время магических войн именно как тюрьма для душ, строился тогда, когда опытные
боевые маги могли иметь по три-четыре тела, не считая астральных двойников…
Только тогда мог возникнуть Дубодам, это проклятие магического мира!
Вскоре после того, как Ягун ушел, к Сарданапалу заглянул
Поклеп. Он был сильно не в духе, и, как всегда в таких случаях, из ушей у него
пахло серой. Милюля грозила уйти к водяному, у которого очень громко булькало в
пузе. Другие достоинства у него отсутствовали. Впрочем, женщины редко выбирают
людей достойных. Так Поклеп и сказал академику.
– Мерзкие вещи творятся у нас в школе! – заявил
Поклеп. – Сегодня ночью с Главной Лестницы пропал портрет Ноя… Позднее мне
удалось обнаружить раму. Только раму. Она была разломана, и из обломков
выложено ТГ. Если это Гроттер украла портрет, то эту скверную девчонку надо
снова перевести на темное отделение.
– Ты сам в это не веришь, Поклеп! – спокойно
ответил академик.
Завуч нервно вскинул глаза-буравчики.
– Пусть не верю, но зачем тогда выкладывать ее
инициалы? Что это такое, как не желание похвастаться преступлением?
Сарданапал дернул себя за ус.
– Это плохой знак. Думаю, девочке что-то грозит, а Ной
пытается предупредить нас. Ведь рама – часть его портрета, над которой он тоже
имеет власть. Погоди, сейчас посмотрим… Странно, что мы не сделали этого
раньше. Признаться, мне всегда жутко туда заглядывать.
Сарданапал надел перчатки из толстой бычьей кожи, подошел к
клетке с черномагическими книгами и открыл дверцу. В тот же миг ящерицы, пауки
и змеи рванулись наружу, но академик, видимо, имел большой опыт. Отбросив все
лишние, превратившиеся в гадов книги заклинанием Пошли вонус, он выхватил из
кучи книг-оборотней неповоротливую черепаху и, бросив ее на стол, метнул в нее
одну за другой две зеленые искры. После первой искры черепаха стала разбухать,
а после второй превратилась в толстый истрепанный том с осыпавшимися от
старости и точно изъеденными краями.
Поклеп заморгал встревоженно, как разбуженная сова.
– Книга Смерти. А вот меня искать не надо – я
суеверен! – пробурчал он.
Чем-то Книга Смерти напоминала телефонный справочник, потому
что, листая страницы, академик деловито бубнил:
– Бах… Барбаросса… Брамс… Где же это? Варнава…
Гумбольт… Гиннесс… Грабарь… Гроттер! Странно… очень странно… Здесь есть все
Гроттеры – Леопольд, Феофил, но нет нашей Тани.
– Может, она выйдет замуж? Будет какая-нибудь Таня
Валялкина? – предположил Поклеп.
– Нет, – покачал головой Сарданапал. – Книга
Смерти не терпит путаницы. Здесь есть все – абсолютно все, кроме богов и
бессмертных. Но наша Таня не бессмертна и тем более она не бог.
– Но это же хорошо! Значит, ей ничуть не грозит? –
неуверенно спросил Поклеп.
Академик покачал головой:
– Ничего хорошего, поверь мне! Кроме Тани, в этой книге
есть только одно исключение из правил. Неприятное исключение. Я бы даже сказал,
роковое.
– И кого еще там нет? – нетерпеливо спросил завуч,
ненавидевший долгие предисловия.
– Чумы-дель-Торт, – сухо ответил Сарданапал.
* * *
Таня сидела за столом и, думая о Ваньке, неосознанно чертила
в тетради по нежитеведению его профиль. Ванька выходил мучительно похожим, но
одновременно это был словно и не он. Чего-то в этом рисунке не хватало, и этим
чем-то была сама суть Ваньки – его улыбка, желтая майка, случайные фразочки –
все, что было в нем нелепого и родного.
