– Сдается мне, здесь заточены полулюди-полузвери и
бессмертные маги, запятнавшие себя кровью. Даже Дубодам не может забрать у них
жизнь. Он отнимает у них века и тысячелетия, но сил и ярости в них на миллиарды
лет. Когда-нибудь, поверь, и, возможно, даже очень скоро, они освободятся и,
объединившись с теми, что за Жуткими Воротами, огненным смерчем пройдут по
нашему миру. И вот тогда нам всем придется выбирать, на чью сторону встать, это
точно! Наступит время новых магических войн! – убежденно заявил Ягун.
Тане нечасто приходилось видеть его настолько серьезным.
Внук Ягге действительно верил в то, о чем говорил.
Теперь они были настороже. Мягко ступали по коридору и,
стараясь не привлекать к себе внимания, заглядывали в решетчатые окошки.
Некоторые камеры пустовали. Двери их приветливо открывались, но Таня скорее бы
залезла в петлю, чем вошла туда.
Ваньку они обнаружили случайно. Ягун, мельком посмотрев в
окошко, проследовал дальше, видно, ничего такого не заметив. Таню же словно в
грудь что-то толкнуло. Она подошла к той же двери, взглянула, оцепенела,
отшатнулась, а потом вдруг метнулась вперед. Только она одна во всем мире
смогла бы узнать Ваньку в этом повернутом к ней спиной и поджавшем колени
человеке, который лежал на узкой тюремной кровати. Ягун бросился за ней.
– Постой… А зачем мы… – начал он и осекся, поняв,
что он уже внутри.
Именно Ягун первым взял Ваньку за плечо и помог ему
приподняться. Таня почему-то не решалась. Она вся была во власти странной
слабости и даже робости.
Поддерживаемый Ягуном, Ванька сидел на кровати и равнодушно
смотрел в пол. Их он словно и не замечал. Один лишь раз он скользнул по Ягуну
отрешенным взглядом и тотчас вновь перевел его в пол.
Зато Таня рассматривала Ваньку с жадным изумлением. Это был
он и словно не он. Теперь ему сложно было дать меньше семнадцати, а то и
восемнадцати лет. Один или два года в его жизни пролистались торопливо, точно
страницы книги.
Но и сейчас в Ваньке не было заматерелости Пуппера, не было
его жесткой щетины и самодовольного взгляда из-под выпуклых очков. Ванька
остался все таким же худым, длинноруким и угловатым вечным подростком, разве
что желтая, висевшая клочьями майка была уже безнадежно мала ему. Но Ванька не
замечал ни своей майки, ни тела, ни вообще ничего вокруг. Даже на кровати он
сидел как-то неуверенно. Видно было, что, не поддерживай его Ягун, он вновь
улегся бы и повернулся к стене.
Таню захлестнула волна жалости и любви.
– Ванька, Ванька! Это же я, понимаешь, я! Что с
тобой? – крикнула она и, не сдерживаясь, принялась трясти Ваньку за плечи.
Он поднял голову. Лицо его осталось отрешенным, но в самой
глубине глаз мелькнуло на миг что-то прежнее, озорное, то, что когда-то сводило
Таню с ума. Да и не только Таню, ту же Зализину, вероятно, тоже. Иначе к чему
ей было устраивать весь этот театр одного актера?
Плача, Таня принялась целовать его волосы, щеки, руки. Ее не
смущало даже присутствие Ягуна, который, впрочем, весьма деликатно – что сложно
было от него ожидать – разглядывал стены.
– Ванька, Ванечка, Ванюша… Ну что же ты? Вставай! Мы
увезем тебя, спрячем, а Ягге придумает, как тебе помочь… Идем!
Но Ванька снова уставился в пол. Взгляд его опять погас и,
как и прежде, стал пустым и бесконечно уставшим.
– Проклятый Дубодам! Как же я тебя ненавижу! – крикнула
Таня, вскидывая голову к слепому, глухому, но одновременно всевидящему и
всеслышащему потолку…
Послышался звук, похожий на звук, издаваемый ключами,
уроненными в жестяной таз. Это жезл перекатывался в футляре и ударял по дереву
контрабаса. Он настойчиво напоминал Тане о своем присутствии и о ее клятве.
Глава 15
Цена любви
Тане стало жутко. Она вспомнила, что ей предстоит. Коснуться
жезлом Ванькиной груди, забрать у него душу, а после покинуть Дубодам и ждать,
пока де менты избавятся от тела. Отвратительно! Нужно закончить все как можно
скорее. Она открыла футляр, и жезл сам прыгнул ей в руку. Контрабас рад был
избавиться от такого соседства – это Таня ощутила сразу, уже по одному тому,
как негодующе загудели его струны.
Таня с тревогой посмотрела на жезл, так и рвавшийся к груди
Ваньки, и внезапно подозрение укололо ее. Правильно ли она поступает, доверяясь
Чуме-дель-Торт? Но на кого еще ей опереться, если никто больше не обещал помочь
Ваньке? В конце концов, Чума получит за свою помощь высокую, очень высокую
плату…
Но все равно, стоило Тане представить, что Ванькино тело, к
груди которого она прикоснется жезлом, сползет, уже бездыханное, как ее
начинала колотить дрожь. Решив, что чем скорее все закончится, тем лучше, она
протянула руку.
– Ванька, ты только не бойся! Это не больно, а потом,
когда ты будешь уже не в Дубодаме… – начала она, сама боявшаяся куда
больше Ваньки.
– Эй, ты что, с ума сошла? Ты его убьешь! –
испуганно крикнул Ягун. Он слишком хорошо помнил, что стало с коричневыми
воинами, которых коснулся жезл.
– Нет, это ты не понимаешь… Я… Отойди, Ягун! –
Таня шагнула было к Ваньке, пытаясь отстранить заступившего ей путь внука Ягге,
но тут осколок пенсне Ноя вдруг выскользнул у нее из кармана.
Таня попыталась поймать его на лету свободной от жезла рукой
и даже почти подхватила, но вновь упустила, лишь отклонив его полет. Вместо
того чтобы упасть на пол и разбиться, стеклышко скользнуло в открытый футляр,
под струны, и провалилось внутрь контрабаса через фигурный вырез. Можно было
оставить его там, но Таня сейчас, признаться, рада была любой отсрочке.
Присев на корточки, она отложила жезл и попыталась выудить
стеклышко из недр контрабаса. Рука, разумеется, внутрь не проходила, оставалось
надеяться, что стеклышко выскользнет само, в ту же прорезь, через которую оно
попало внутрь.
Она перевернула контрабас вниз струнами и осторожно начала
наклонять его то в одну, то в другую сторону. Но стеклышко упорно не покидало
свое убежище. Таня только удивлялась тому довольно громкому звуку, который
производил внутри небольшой как будто осколок.
Она начинала уже терять терпение, как вдруг что-то блеснуло
на дне футляра. Таня удивленно вскрикнула. То, что совсем недавно было
осколком, стало теперь двумя круглыми поблескивающими стеклышками, соединенными
зажимом.
«Есть вещи, невозможные в Дубодаме. Вернуться туда, откуда
ты пришел, и поднять то, что ты уронил», – вспомнила она предупреждение
Чумы-дель-Торт. Так и случилось. Выскользнувший осколок возвратился к ней
пропавшим Ноевым пенсне.
