Полещук уставился на стриптизершу, но ничего уж особенного не увидел: симпатичная рослая европейка, работающая в ночном клубе «Мэриленд» на местную, обожающую голых белокурых бестий, мужскую публику. К тому же она соблюдала установленные правила эротического действа в мусульманском Египте: на сосках груди остались сверкающие звездочки, на причинном месте — маленький, тоже блестящий, треугольничек. Про себя, однако, подумал, что трахнуть такую девку он бы не отказался. Без последствий, разумеется, в плане последующей высылки из страны пребывания…
— Саша, ты ни хера не понимаешь в женщинах, — продолжал гнуть свое изголодавшийся без женщин Кузакин. — Не знаю, как ты, а я уже готов! — Он глотнул из стакана виски и вопросительно посмотрел на Полещука.
— Ты знаешь, старик, думаю, что наших денег на нее не хватит, — сказал Полещук, оценивая аппетитные ягодицы покидающей помост стриптизерши. — Это дорогая телка, Кузакин, нам не по карману. Глянь, сколько страждущих местных богатеев. — Он кивнул в сторону арабов в белоснежных галабиях и черных европейских тройках, только что кидавших на помост денежные купюры. — Нет, не потянем…
— А вдруг, Саня, — привстал Кузакин, не сводя глаз с уходившей девушки. — Вдруг нам обломится!
Таки почти обломилось. Через некоторое время девушка, уже одетая в очень короткую юбку-мини, появилась в зале. Кузакин оказался первым, призывно щелкнувшим пальцами, и девушка направилась к их столу.
— Саша, мы — югославы, — едва успел проинструктировать Полещука Кузакин. — Девица с улыбкой плюхнулась на стул и со словом «Хэллоу!» на столе переводчиков появилась бутылка шампанского. Официант-араб мгновенно открыл ее, разлил по бокалам и исчез.
— Ну, господа, — сказала девица на хорошем английском, — выпьем за всех нас! Чин-Чин!
Выпили и закурили. Кузакин и Полещук представились специалистами из Югославии. Девушка сказала, что она из Канады и ее зовут Мэри.
— О Мэри, в «Мэриленде» — это знаковое явление, — сказал Кузакин на английском языке. — Это наводит на определенные мысли. — Он многозначительно посмотрел на высокую грудь Мэри. — Шампанское, двое горячих югославов, вы, надеюсь, не против?
— А какая нормальная девушка может быть против? — улыбнулась стриптизерка. — Если к тому же у горячих югославов водятся деньги.
— А сколько надо? — спросил Кузакин.
Мэри назвала свою цену, которая показалась парням слишком высокой. Началась торговля. И надо же было такому случиться, что оба между собой, невольно, перешли на русскую мову. Мэри внимательно прислушалась, а затем сказала:
— Я не знаю, кто вы на самом деле. Но вы — точно не югославы, я там недавно была, они говорят не так… Это меня тревожит. Ладно, бойз, договаривайтесь между собой, а я пошла в туалет. — Мэри взяла свою сумочку, встала и, профессионально покачивая бедрами, пошла в сторону туалета.
Кузакин и Полещук ждали ее очень долго. Потом, когда им стало понятно, что девица за их столик не вернется никогда, переругались. Кузакин пенял на Полещука, что тот, мол, первым заговорил на русском, но Полещук считал наоборот. В конце концов, разъяренный Кузакин вылил остатки шампанского на стол, громко заявив на английском, что это вовсе не шампанское, а гадкая моча, кинул пять фунтов и пошел к выходу. Полещук направился за ним. В Насер-сити возвращались на такси. Оба молчали.
— Кузакин, хватит тебе дуться, — не выдержал Полещук. — Ну, не сняли девку, подумаешь, катастрофа!
— Молодой ты еще, Саня, многого не понимаешь, — сказал Кузакин, глядя на призывно мелькающие за окном таксомотора огни рекламы. — Я уже второй год здесь заканчиваю, а ты — только что из Москвы… Тяжко без женщин… Местные проститутки за пару-тройку фунтов не в счет. Да и трепак подхватить не хочется.
— А презервативы? Ведь едва ли не каждый каирский лоточник предлагает на русском языке купить «парашют на х…й»…
— Да пошел ты, умник! — сказал Кузакин и стал искать по карманам сигареты. Вытащил красную пачку дорогого «Ларка», повертел в руках. — На сигареты приличные разорился на всякий случай. — Он закурил. — А знаешь, Полещук, у меня был такой случай…
— Ну, ну.
— Не нукай, не запряг еще. В общем, дело было так. Еду я со студенческой вечеринки, а народу в тачке набилось под завязку, друг на дружке сидели, песни орали. У меня на коленях — девица, очень даже симпотная телочка. Я так потихоньку начал ее ручонкой проверять, чувствую — не возражает. Трусики незаметно стянул пониже (благо в тачке темно и все поддатые) и она удобно уселась на мой член. Представляешь, какой кайф? И визжала потом, когда машину подбрасывало на ухабах… Так и кончили с ней под «Бесаме мучо»…
— А потом? — поморщился Полещук, хоть и прошедший курсантско-армейскую казарму, но все равно с трудом переносивший скабрезные откровения сослуживцев или приятелей, смаковавших интимные подробности своих отношений с женским полом. Сам он никогда об этом ни с кем не делился. Для него все это было глубоко личным, не подлежащим ни хвастливого выбрасывания на публику, ни вообще упоминания в любом контексте. «А чего у кого из нас не было, — подумал он, — но какого черта об этом со смаком рассказывать?» Полещук, однако, ничего такого Кузакину не высказал. Промолчал, как бы поддерживая озабоченного сексуальной проблемой Кузакина…
— Потом было продолжение, но уже не с ней. Я, кстати, так и не узнал ее имя. А зачем? Получили друг от друга удовольствие и чао, бамбина! — Кузакин посмотрел в открытое окно машины. — Вот, кстати, и приехали. Стэна! Остановись! Полещук, расплатись с таксистом!
Мрачные многоэтажки ночного Насер-сити навевали тоску. Но на торговом пятачке перед домами жизнь, несмотря на позднее время, продолжалась. Доносились голоса людей, звуки музыки, аппетитные запахи кебаба. Полещуку дико захотелось перекусить, но в карманах было пусто, а Кузакин, не оглядываясь, решительно шел к дому. Полещук вздохнул и пошел за ним…
* * *
Полковник Иван Иванович Чеботарев, советник командира 9-й пехотной бригады, с трудом переносил свою зависимость от переводчиков. Но деваться было некуда: английского языка, которым сносно владели египетские офицеры, он не знал, а выучить арабский до уровня хотя бы минимального понимания местной стороны оказалось и вовсе делом нереальным. В конце концов, он плюнул на это безнадежное занятие, и ограничился теми фразами на ломаном арабском, которые поневоле выучили почти все русские хабиры, проработавшие в стране хотя бы несколько месяцев. Фразы эти были рифмованными и поэтому легко запоминались. Вроде этой: «Стэна хена ва халас! Букра лязим микробас.»
[68]
В общем, переводчиков Чеботарев не любил, особенно, таких как Кузакин, норовивших при случае показать свое некое превосходство. Москва, университетское образование! Поэтому, когда Кузакин заболел и остался в Каире, Чеботарев про себя даже обрадовался. «Возьму с собой этого Полещука, — подумал он с облегчением, — парень, вроде, ничего, если верить Чапаю, по-арабски неплохо говорит. К тому же — кадровый офицер…»
