На каждом плоту, в каждой лодке копошились шинели. Как будто плывут по реке кучи бесформенной грязно-серой массы. Эти кучки болтаются и торчат на водной поверхности, как бородавки на чешуе огромного блестящего змея. Он злобно шевелится, ворочается от каждого взрыва. Будто пытается сбросить эти серые наросты. А они только растут, делаются все больше и больше. Все ближе и ближе…
Для карабинов и автоматов еще далековато. Но Кёниге уже отдал приказ работать по целям. Это он скорее для пулеметчика. Хёссель будто только и ждал команды. Тут же перевел ствол своего МГ пониже и, прицелившись, выпустил по плывущим первую очередь. Пунктир фонтанчиков пересек стремнину в нескольких метрах от ближайшей цели. На плоту кучковались пять или шесть серо-бурых шинелей.
Казалось, их больше крутило на месте, чем продвигало наискось по водной поверхности. Одну шинель вдруг вырвало из кучи. Этот плот продвинулся по реке дальше остальных. Руки солдата раскинулись в стороны, словно две коряги. Бултых!… С плота — прямо в воду. И не всплыл даже. Словно мешок с камнями.
Очередь пулемета легла далеко левее. Отто вместе с Вольфом находились как раз возле позиции пулеметчика. Они могли хорошо отследить траектории полета пуль, выпущенных из батальонного МГ. Стрелял Хёссель из рук вон плохо. Ни к черту, только боеприпасы расходовал.
III
Слава богу, что вооружением их снабдили щедро. На несколько батальонов хватит. Еще бы, ведь именно им — испытуемым штрафного 500-го батальона — выпала великая честь оборонять передовой рубеж обороны вермахта. Очередной рубеж. В переводе с генеральского на окопный это означало: лягте костьми, но не пропустите себе за спину ни одного Ивана. Сколько таких рубежей они оставили за последние два месяца? И каждый из них командиры называли «последним». Таким он и становился для подавляющего большинства испытуемых.
Теперь они окопались с восточного края Бессарабии. Вернее сказать — со смаком вгрызлись в тучную черноземную бочину этой южной, плодородной земли. Рыть траншеи здесь было легко. Штык лопаты входил в набухшую влагой, весеннюю землю, как в масло. Они трудились тут две недели, как муравьи. Черные, лоснящиеся до блеска рвы и траншеи они напичкали бетоном, досками и бревнами. Они построили здесь, на самом берегу, настоящую неприступную крепость — глубоко эшелонированную линию обороны, которая не оставляла русским ни одного шанса зацепиться за правый берег. На самом ее острие — позиции 500-го батальона. По замыслу командования, именно «пятисотые» должны были выступить тем самым бронированным кулаком, о который русские раскроят себе лоб.
Перед ними широкий, бурный поток реки. Да, именно здесь, на Днестре, по замыслу доблестного командования, должно наконец застопориться непрерывное наступление русских на Юго-Восточном фронте. Они двигались по кровавым следам, по пятам за измотанными, в клочья избитыми и изодранными немецкими дивизиями. Они с наскока, точно играючи, брали неприступные укрепрайоны, не обращая внимания на отчаянное, остервенелое сопротивление, взламывали глухую, месяцами готовившуюся оборону городов. Севастополь, Херсон, Николаев, Одесса… Постепенно, месяц за месяцем, неделя за неделей, сутки за сутками, были освобождены вся южная Украина, Крым, Черноморское побережье.
Эти русские сделались неотвратимы и ужасны, как сама смерть. Ужас догонял на расстоянии вместе с гулом приближающейся канонады. Он проникал глубоко, в самое нутро спешно отступающих немецких солдат, словно плеткой подстегивая их измотанный, спотыкающийся, волочащийся шаг. Немногим посчастливилось перебраться за Днестр. Эти ошметки тут же отправили в запасные полки. Им давалась короткая передышка — прийти в себя, отойти от смертельной погони.
Эта передышка была не положена только одним — испытуемым «пятисотого» батальона. Спешно пополнив личный состав новобранцами, их оставили здесь, на передовой. Как до полусмерти искусанного волка, сумевшего вырваться из зубов травивших его гончих, чудом, на последнем дыхании переплывшего через реку и упершегося в глухую стену. Теперь обессиленному зверю оставалось одно — спешно зализывать раны и с глухим рычанием вглядываться в преследователей, которые плыли к нему через бурливо-безудержный поток весеннего Днестра…
IV
Прошел всего лишь какой-то миг, и еще одна фигурка кувырнулась с того же плота. Второй солдат упал как-то смешно и нелепо. Его словно отбросило. Он шлепнулся в воду и на секунду исчез в темной воде. Но тут же вынырнул. Его, наверное, ранило в руку и от удара пули скинуло в воду. Быстрое, неровное течение тут же подхватило его и отнесло далеко от плота.
Он греб только одной рукой, вернее, не греб, а судорожно бил по мглисто-бурой воде. И кричал, истошно и дико. Крик его и звуки барахтающегося тела были хорошо слышны. Они прорывались сквозь грохот артиллерийских разрывов и разносились далеко по речной глади. В мокрой шинели, в ледяной воде, да еще с ранением, долго на плаву не продержишься. Товарищи солдата, те, что оставались на плоту, пытались к нему подгрести, но течение только крутило их на месте и относило от тонущего все дальше. В следующее мгновение он отчаянно откинул голову с разинутым ртом и исчез. Грязная, лоснящаяся, словно от жира, кожа огромного речного змея, сморщившись, тут же расправилась.
— Кто это их?… — машинально спросил вслух Отто.
Этих двоих снял с плота не пулемет Хёсселя. Пущенные им очереди впивались в воду, словно нарочно обходя плоты и лодки.
— Кто, кто… — со знанием дела откликнулся Вольф. — Известно кто… Забыл про наше пополнение молокососов?
И действительно, как это Отто мог забыть? Кроме них, так издалека вести прицельную стрельбу на поражение больше некому. Значит, за дело взялись волчата. Что ж, приказ комбата — в первую голову для них. Как команда «Ату!». Эти отморозки из «Гитлерюгенда» наверняка готовы исполнять приказ на уничтожение круглосуточно.
В траншее опять появился Лотар. Его писклявый, совершенно не командирский голос можно было распознать только где-нибудь неподалеку, вблизи. Вот и сейчас, он словно вырос из-под земли и истошно запищал про то, что надо открыть огонь.
Перекошенный рот его брызгал слюной, и Отто отвернулся, чтобы не видеть физиономию ротного. Хагену эта истерика ни к чему. Он получше ротного знает, что надо делать. Хаген в батальоне — один из опытнейших солдат. Сам майор Кёниге дважды лично выражал ему благодарность перед строем. Но Хагену эти благодарности — до одного места. Лучше бы скорее пришла бумага о его помиловании. Ходатайство об искуплении испытуемым Отто Хагеном вины перед великим рейхом его прежний командир роты отправил еще три месяца назад. И до сих пор ни слуху ни духу. За это время личный состав роты сменился почти полностью. Ротный погиб, та же участь постигла многих товарищей Отто. Их трупы, наспех зарытые или попросту брошенные при отступлении, лежали на всем пути кровавого бегства вермахта. Лишь немногим счастливчикам повезло, и они выбыли из батальона по ранению.
V
По команде рота ощетинилась карабинами и автоматами. Да, теперь самое время показать русским, что им следовало поискать брода в другом месте.
