— Чего-то они сегодня никак не уймутся… — тревожно заметил Арнольд.
— И правда, чего это они сегодня, а, Арни? Может, сплаваешь на тот берег, спросишь у Ивана?… — хихикнув, ткнул его в плечо Вольф. А сам тоже прислушивается. По лицу видно, что ему страшно еще побольше Арнольда.
— Может, ты лучше сам?… — перебил его Хаген. Не то чтобы он решил вступиться за Арни, просто надоел ему этот Вольф с его шуточками. Отто сопроводил свои слова таким многообещающим взглядом, что Вольф сразу заткнулся.
— Я тебе скажу, Арни, чего они не уймутся… — обернувшись к австрийцу, доброжелательно произнес Хаген. — Ты видел зарубки на прикладах волчат? Наших снайперов-молокососов?…
— Ну, видел… — неуверенно ответил Арни и глянул на солдат, сидевших по соседству. Те переглянулись и непонимающе пожали плечами.
— То-то… — невесело произнес Хаген. — В этих зарубках все дело…
— Отто, не томи… при чем тут зарубки?… — с нескрываемым любопытством спросил Вольф. В его голосе явно прозвучали заискивающие нотки.
— Очень просто… Волчата наши вышли на охоту. Только наши двое перебили девятерых русских. Если судить по их прикладам. У меня нет оснований не доверять этим зверенышам. Чему-чему, а не врать старшим их в Гитлерюгенде научили… А теперь приплюсуйте к девяти трупам еще десяток, плюс тех, кого накрыло прицельными артобстрелами соседского дивизиона. Вы думаете, русские — дураки и не поймут, откуда вдруг у наших орудий взялись такие прицельные глазки? Ничто так не злит солдата в окопе, как мысль о том, что он постоянно на прицеле у снайпера. Так что привыкайте к веселенькой жизни. Думаю, с сегодняшнего дня нашей спокойной жизни пришел конец…
— Да, Хаген по полочкам все разложил… — восхищенно откликнулся Арнольд. Ему согласно закивали остальные испытуемые.
XVI
Арни — самый возрастной испытуемый в отделении. Несмотря на возраст, авторитет среди сослуживцев у него самый низенький. Как раз в пору его росту и комплекции. Все его называют запросто — Арни. И если нужно узнать, когда подвезут кухню, или отправить в деревню за съестным или за крестьянским вином, первый кандидат в гонцы — это Арни. Он терпеливо сносил издевки и послушно выполнял даваемые ему поручения. Делал он это с тем большей охотой, чем меньше это поручение было связано с войной.
Отто не раз встречал на передовой таких людей. Грязь, кровь, смерть — обычное, повседневное дело на фронте. Все это становилось повседневной нормой для подавляющего большинства участников круглосуточной мясорубки. Как говорится, ног не замочишь — не напьешься. Но только не для этих, не от мира сего.
До войны Арни жил в Вене, работал в театре гардеробщиком. Никакого южного акцента у него не было, и сам он говорил, что чистокровный немец. По рассказам самого Арнольда, родился и детство он провел в Баварии, но потом его родители перебрались в Вену. Но все равно все считали его австрийцем.
Бывало, как раздобудут штрафники в селе вина и выпьют вечером пару кружек, начинают Арни допытывать:
— Эй, Арни, а правда, что у вас, австрийцев, мужья предоставляют своих жен во временное пользование? Из чистого, так сказать, гостеприимства и деликатности?
— Позвольте уточнить, что я не австриец… — покраснев, как рак, принимался доказывать Арни.
— Ну как же… Ты же у нас — сама деликатность…
Не то чтобы Арни был пацифистом или как-то выражал свой протест против войны. Просто само его существо, его поведение и образ мыслей не принимали войну и все, что с ней было связано. В окопе, под обстрелом, в землянке — везде он вел себя так, будто бы находился возле театральной вешалки, галантно принимая манто из рук светских дам. На передовой Арни по полной отгребал издевки и шуточки, а то и тычки с затрещинами.
После жестоких боев на реке Ингулец и под Одессой 500-й батальон был совершенно обескровлен. На правый берег Днестра остатки штрафников спешно перебросили в начале марта и сразу же заставили возводить укрепления. Заготовку древесины в прибрежном буковом лесу, рытье траншей и окопов, строительство блиндажей, пулеметных гнезд и дотов — все «пятисотые» должны были делать своими руками.
Работали с утра до ночи, рук не хватало. Но все равно Отто и его оставшиеся в живых товарищи были довольны. Строить — это совсем не то что стрелять. К тому же с кормежкой проблем не было. Снабжение наладили достаточно толково, одновременно обеспечивая продовольствием и штрафников, и расположившийся на левом фланге артиллерийский дивизион. Причем, как успели выяснить испытуемые, никаких различий между ними и артиллеристами в содержимом и количестве армейских пайков не делалось. По всему выходило, что командование наконец-то решило дать 500-му небольшую передышку.
Когда в батальон пригнали пополнение, особо ситуация не улучшилась. Среди новобранцев проштрафившихся солдат вермахта набралось всего несколько человек, основную массу составляли уголовники, то, что сумели наскрести по самым замшелым углам немецких тюрем. Ни воевать, ни строить они особо не стремились. С оружием они толком обращаться так и не научились, зато ложками орудовали за десятерых.
XVII
Эту ситуацию взялся кардинально изменить обер-лейтенант Лотар. Отсутствие командирского голоса он с лихвой заменял рукоприкладством, которое применял по поводу и без повода. В отношении «стариков», относительно давно находившихся в роте, он еще как-то сдерживался. Правда, таких по пальцам можно было пересчитать. Вот он и заскучал в отсутствии объектов приложения своей недюжинной силы. Зато, когда прибыли новички, обер-лейтенант словно ожил.
Каждый вечер, перед положенным ужином, он устраивал занятия по строевой и огневой подготовке. Упор делал на новобранцев, гоняя уголовную шушеру до седьмого пота. При этом в отношении нерадивых применял как зуботычины, затрещины и пинки, так и более утонченные виды наказаний, как, например, «застынь в полуприсяде» или «застынь на отжиме в упоре лежа». Причем, как правило, время для «застывших» не регламентировалось. Как только изнемогший испытуемый разгибался или падал наземь, следовало наказание в виде двух-трех ударов сапогом (или кулаком — в зависимости от местоположения испытуемого).
Новобранцы за глаза кляли ротного на чем свет стоит и угрюмо копили против него злобу. Глядя на изгаления Лотара, Отто невольно вспоминал пережитое в «команде вознесения» и в штрафном лагере Лапландии. Занятия ротного казались детской забавой по сравнению с тем, что творили конвоиры. Расстрелы голодных арестантов, избиения до смерти без суда и следствия, пытки и издевательства вроде «занятий на перекладине», когда на турнике попросту вешали каждого четвертого для устрашения остальных — и без того забитых и запуганных. И главная, нескончаемая пытка — выморочные, ватные объятия нескончаемого голода. Теперь это казалось Отто страшным сном.
Вспомнив о голодухе штрафного лагеря, Хаген невольно потянулся к припрятанному в кармане куску хлеба. Вольф заметил его движение.
