Книга Пуля для штрафника, страница 20. Автор книги Роман Кожухаров

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пуля для штрафника»

Cтраница 20

Фролов, несмотря на пробитую пулей грудь, добрался вплавь до противоположного берега. Выбравшись одним из первых на илистую глину, коченеющий от ледяной воды и потери крови, он занял оборону и тут же открыл огонь из своего ППШ по пулеметным гнездам противника. Костя сумел замкнуть на себя работу двух пулеметчиков. Его жизнь вместе с кровью по капле уходила в холодный мокрый песок, а он бил по фашистам, пока были силы нажимать на курок, пока давая товарищам, гребущим из последних жил кто веслами, кто досками, возможность преодолеть «мертвую» зону кипящей от раскаленного свинца воды.

V

Утром, сразу после боя, они вернулись на берег за телом Кости Фролова. Это было еще до того, как Бондарь зажег в небе «мессера» из своего пулемета. Фролов лежал чуть выше кромки воды, в какой-то неестественно перекрученной позе. Пуля от немецкого пулемета вошла в его правое плечо и, выйдя насквозь через левую лопатку, перекрутила верх туловища. Заострившееся лицо жутко глядело в серую хмарь низкого неба. Застывшие веки убитого не закрывались. После двух неудачных попыток это сделать Андрей отдернул ладонь. Она сама собой сжалась в кулак Мертвец, белый и обжигающе холодный, больше напоминал не Костю Фролова, а обряженный в телогрейку кусок льда. Казалось, растает сейчас сам собой, не оставив и следа на мокром песке.

Окоченевшие пальцы Кости намертво вцепились в автомат. Попов тщетно пытался их разжать, пока Аникин не остановил его. «Хватит… Так возьмем…» Неужто он захотел забрать ППШ с собой на тот свет? Так, с оружием, как с иконой, в мертвых руках, с распахнутыми мертвыми глазами, они его и подняли.

Снизу, под окостеневшим, негнущимся трупом, обнажилось на влажном песке бурое пятно. Это была его кровь, вытекшая из него жизнь. Вернее, уже не его. Теперь она навечно впиталась в этот кусок глинистой почвы в нескольких шагах от крайней хаты села, именуемого Виноградный Сад. Название это так веселило и будоражило убитого Костю Фролова. И его побуревшая кровь вдруг показалась Аникину нечаянно пролитым на песок домашним красным вином.

Много ребят щедро полили своей кровью землицу в том Саду, будь он проклят… А вот теперь они снова на берегу реки, и снова поставлен приказ любыми силами зацепиться за тот берег. А село и реку зовут по-другому, и легче от этого не становится. Незавертайловка… Это ж надо так назваться. Вот уж точно — лучше бы сюда не соваться и бежать отсель подобру-поздорову. Да только путь один — вперед, вплавь, на запад. В самую разинутую пасть фашистской гидре. Разинула хлебало свое во всю ширь Днестра и словно дразнит: ну-ка, сунься. Вот и комбат приказывает: сунься. И никаких вариантов. Так-то вот. Так что одна тебе дорога — в Днестр…

Это слово буравит Аникина, вертится в его усталом мозгу, преследует его как наваждение. Днестр, Днестр, Днестр… Что-то колючее, железное и жесткое слышится в нем. Стук станкового пулемета, неумолимый и гадкий, как смерть: стр… стр… тра-та-та… стрелять… стр… И дно — мертвое, непроглядное, холодное. Мокрое, как могила Кости Фролова. Днестр… Как выдох огромного водяного дракона. Блестя стальными чешуйками, он глухо ворочается там, в ночной темноте, и как бы предупреждает: не суйся, а то проглочу, не суйся, а то… стр…

VI

— Товарищ командир… товарищ командир…

Андрей даже вздрогнул от неожиданности.

Зайченко тряс его за плечо.

— Вот бисова душа… Едрить твою кочерыжку, — с досадой сплюнул Бондарь, тут же ткнув Зайченко в бок. — Что ж ты командиру роздыху не даешь? Не видишь, что ль, прикорнул малеха товарищ старшина-

Андрей и сам не заметил, как задремал.

— Я одно не пойму — к чему спешка такая? — смутившись, но не отступаясь от своего, опять завел тему Зайченко. — Еще и в разведчики произвели, ни с того ни с сего…

— Так ты ж сам все мечтал в герои-разведчики попасть, — тут же снова вступил в разговор Попов. — Сам же расписывал… Мол, вернешься в родной колхоз грудь — колесом, а на ней ордена и медали позвякивали, и чтоб девок от звону того в жар бросало. Это чьи-то песни мы тут слушали?…

— Песни-то песнями, — вздохнул Зайченко. — Так ить, апрель на дворе… И война, как Богдан Николаич говорит, всамделишно, — с горки. Вот шел я только что. Темень — хоть глаз выкалывай, а в воздухе… — Зайченко зажмурился и втянул в легкие воздух, словно бы какую-то ароматнейшую взвесь.

— Что в воздухе?… — поддаваясь артистическим ходам Зайченко, с нескрываемым любопытством спросил Байрамов.

— Весна, Анзор, весна!… — торжественно заключил Зайченко. — Как дыхнешь, словно пронимает тебя всего… И так жить охота, и столько, кажется, ждет тебя там, впереди… Эх, робяты… Вот и думаешь: ну их к черту, ордена и медали эти… скорей бы уж лучше война эта к концу своему прикатилась. Чтоб потопать себе спокойненько живому до дому… Щас ради этого, кажись, колесо Богдана Николаича носил бы. Честное слово! Вместо медалей… И то правда — тоже грудь колесом…

— Слышь, вместо… А ведь Богдан Николаич орден-то именно благодаря колесу и заработал… — резонно заметил Евменов.

Все согласно кивнули, вспоминая, как Бондарь устроил воздушный бой с фашистскими асами.

Вокруг колеса ротного пулеметчика старшего сержанта Бондаря, прикомандированного к отделению Аникина, разговор крутанулся не случайно. Колесо это — обыкновеннейшее в прошлом деревянное колесо от телеги — стараниями Бондаря стало достопримечательностью всего батальона. Таскал он его с собой с месяц — с молчаливым упорством, не обращая внимания на шуточки и подковыристые замечания товарищей по оружию. В любом месте, где взвод хоть на малое время обустраивал свои позиции, Бондарь устраивал один и тот же ритуал. Выбирал на небольшом удалении средней толщины дерево и аккуратно его спиливал, да так, что пень ствола оставался торчать где-то на метр от земли. К этому пню Богдан приносил из обоза свое колесо и крепил его по центру спила железным штырем. Сверху, на эту конструкцию Бондарь и устанавливал пулемет, фиксируя сошки на двух деревянных колесных спицах.

— Смотри-ка, как быстро старший сержант из пулеметчика в зенитчики переформировался, — замечал кто-то из доморощенных взводных остряков.

— Смотри, щас физиономию тебе малеха переформирую… — незлобливо откликался пулеметчик.

Справедливости ради надо отметить, что острили умники на расстоянии, чтобы не получить под горячую руку увесистого тумака. Впрочем, Бондарь и не особо обращал внимание на замечания и комментарии к своим приготовлениям. Он терпеливо ждал своего шанса.

С самого февраля над позициями батальона ни разу не появлялись немецкие истребители и бомбардировщики. Сказывалось превосходство нашей авиации, которая господствовала в воздухе, не пуская фашистских стервятников далеко в глубь освобождаемой советской земли. Дивизия неудержимо двигалась вперед, на запад. В батальон поступал приказ выступать, и солдаты вновь, в бессчетный раз, снимались с только-только обжитого места. Бондарь как ни в чем не бывало демонтировал свою зенитно-пулеметную установку и прятал колесо в обозной телеге. А на следующем привале все опять повторялось заново.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация