Безглазый Ужас, как часто с ним случалось зимой, нес
совершенную околесицу и путал все века. Иногда, особенно после лунных ночей,
когда он звенел своими кандалами, Ужас забывал в подвале свои мозги и тогда
просто молча стоял, буравя огненными провалами глазниц стену.
Лекции Сарданапала, к счастью для учеников, были по-прежнему
необременительны. Уроки он задавал умеренно, отдавая предпочтение сочинениям на
темы, связанные с магической этикой, и гороскопам различных исторических
деятелей, вроде королей Карла IX, Людовика XIV, царя Ивана Грозного и
византийского императора Константина Багрянородного, с большинством из которых
академик был знаком лично.
Медузия Горгонова решила, что наступила пора переходить к
объединенным заклинаниям, о чем вскользь и без дальнейших разъяснений сообщила
четвертому курсу. Вначале никто особенно не напрягался. Длинные и нудные
заклинания с затуманенным смыслом ученики записывали неохотно, а учили еще
неохотнее. Медузия не придиралась, а лишь таинственно улыбалась. Как
выяснилось, она просто ждала практических занятий. Когда же они наконец
начались, все просто взвыли.
– Объединенные заклинания… Ладно, думаю, раз Поклепа
пережили, и это переживем! А она как напустит и хмырей, и полтергейстов, и
полудниц… От них отбиваешься, а из-под пола мертвяки лезут. Ой, мамочка моя
бабуся, бабахните меня кто-нибудь капут тынетутом, чтоб я не мучался! –
взахлеб рассказывал младшекурсникам расцарапанный Баб-Ягун.
В Тибидохсе было невесело, а снаружи еще грустнее. По
сугробам, поскрипывая валенками, ходили циклопы с секирами. В шапках-ушанках и
тулупах эти русифицированные греки выглядели нелепо. Большие греческие носы
грустно леденели, а их отмороженные кончики покрывались изморозью. Циклопы
грустно вздыхали, вспоминая о виноградниках и овечьих стадах своего родного
края.
Изредка циклопы усиливались ударным отрядом из тридцати трех
богатырей и обходили остров Буян по побережью, от северной заставы до южной,
проверяя целостность магической защиты. Трещины и проломы появлялись теперь
регулярно. Они были огромными, с неровными краями, словно кто-то незримый,
ночами проносясь снаружи купола, осыпал его чудовищной силы ударами. Никакая
магия не выдерживала.
Пожизненно-посмертный глава Тибидохса достопочтеннейший
академик Черноморов обычно сопровождал отряд на ковре-самолете, так как страдал
от подагры с 1405 года. Причем он сам порой сомневался был ли это 1405 год
нашей эры или до нашей эры. Из-за подагры ходить по снегу Сарданапал не любил.
Длинная борода, которую Медузия порой, по вавилонскому обычаю, заплетала академику
во множество косичек, развевалась по воздуху, а разноцветные усы с
обледеневшими кончиками топорщились и свистели на ветру.
Усы служили Сарданапалу надежным магическим сканером. При
приближении к месту, где в куполе был пролом, они начинали вздрагивать и быстро
вращаться. Сарданапал зависал на ковре и внимательно осматривал, куда усы
указывают своими кончиками. Потом подлетал ближе и ощупывал края.
Так было и в день, когда Жора Жикин, любя себя, красивого,
готовился к свиданию, Пуппер отправился с ползунками к известной в Англии
ворожее (об этом чуть позднее), а Пипа мечтала о большой и чистой любви.
В этот самый день, утром, Поклеп Поклепыч пробирался по
глубокому снегу. За его спиной маячили циклопы, а за циклопами, ощетинившись
длинными копьями, двигались тридцать три богатыря – главная рать острова Буяна.
Дубыня, Усыня и Горыня тащились в отдалении и ныли, что они больше не будут.
После недавнего скандала, когда в лесу стали пропадать
златорогие олени, а Усыня, покупая на Лысой Горе спирт, расплатился серебряным
копытцем, терпение Сарданапала лопнуло, и он отправил всю троицу в отставку,
попутно наложив на нее заклинание трезвости. Разумеется, из Тибидохса
богатыри-вышибалы никуда не ушли и, утомленные продолжительной трезвостью,
толклись поблизости, пользуясь всяким поводом, чтобы попасться академику на
глаза и ударить челом.
– Невероятно! Иди сюда, Поклеп! Как я могу верить
другим, когда я не верю сам себе? – воскликнул Сарданапал, ощупывая края
очередной трещины.
– Руки бы поотрубал! Это может быть кто угодно! –
хмуро заявил Поклеп.
– Сомневаюсь, – покачал головой Сарданапал.
Поклеп поморщился. Его обрюзгшее лицо дрогнуло, как желе.
Мешки под глазами язвительно набрякли.
– Почему? Вы снова пытаетесь верить в порядочность,
академик?
– Разумеется, без веры нет жизни… Без веры – мы все
марионетки, движимые нелепым сочетанием молекул, сокращением мышц, нервными
импульсами и хаотичными переливами магии. Если же все так печально, как ты
говоришь, то остается позавидовать мертвякам, уже сбежавшим от этой пустой
суеты. Если же вера есть, ты шагаешь из мира в мир, широко распахивая двери и
зажигая новые звезды, точно фонарщик фонари.
– Вы романтик, академик! – укоризненно сказал
завуч.
– А ты старый сухарь, Поклеп!
Завуч передернулся.
– Это я-то старый! Да я моложе вас не знаю на сколько
тысяч лет!
– Тем не менее ты сухарь… Бесконечно старый и даже,
пожалуй, заплесневевший. Если бы не твоя любовь к русалке, ты был бы совсем
безнадежен. Да и то эта любовь, пожалуй, заслуга купидонов. А ты только
отравляешь ее ревностью, – вздохнул академик.
Поклеп с беспокойством оглянулся на богатырей и быстро
пересчитал их глазами. Убедившись, что все на месте, он с облегчением перевел
дух. Еще Пушкин, гостивший некогда на Буяне, писал позднее о богатырях как о
красавцах молодых и великанах удалых. За прошедшие два столетия богатыри
изменились мало, разве что немного возмужали. Кроме того, как и русалка,
богатыри большую часть времени проводили под водой. Неудивительно, что Поклеп
жутко ревновал к ним свою Милюлю.
Глава Тибидохса и завуч замолчали, думая каждый о своем.
Подтянувшиеся богатыри стояли полукругом, опираясь на копья. Поблескивали
шлемы. Богатыри смотрели на циклопов снисходительно. Отдай им дядька Черномор
приказ – они бы скрутили их за минуту. «Циклопы – вроде как милиция, а богатыри
– армия», – порой говорила Великая Зуби, некогда прожившая несколько лет
среди лопухоидов. Зуби и теперь любила смотаться на пару деньков то в Москву,
то на Лысую Гору, то в Рим, то в Париж, не видя между этими местами особенной
разницы.
– Разве что на Лысой Горе отношения малость
посердечнее, – уточняла она.
Некоторое время спустя магическая брешь была заделана.
Сарданапал подул на раскалившийся перстень Повелителя джиннов. Поклеп,
внимательно оглядывавший снег, вновь подошел к академику.
– Следов нет. Действия посторонней магии внутри купола
тоже не наблюдается. Похоже, тот, кто нанес удар, по-прежнему находится
снаружи, – сказал он.
