– Вернемся к твоему вопросу, Поклеп, – сказал
академик. – Я буквально по пальцам могу пересчитать волшебников, способных
на подобную концентрацию магии. К тому же здесь налицо использование древнего
волшебного предмета.
– Неужели снова Та-Которой?.. – с беспокойством
начал Поклеп.
Сарданапал взглянул на него, и завуч осекся.
– Едва ли стоит валить все на мертвую старуху.
Насколько мне известно, Чума-дель-Торт давно в Потусторонних Мирах. Ее
магические силы почти иссякли, и единственное, что у нее осталось, –
ненависть.
– Если не Чума, тогда кто? Кому может понадобиться
пробивать бреши в нашей магической защите? И зачем? Какой в этом может быть
смысл? – быстро спросил Поклеп.
Усы Сарданапала осуждающе дрогнули.
– Слишком много вопросов – и слишком мало ответов.
Порой мне кажется, я догадываюсь, кто это может быть. Только он, один во всем
мире, владел магическим предметом требуемой силы. Но до конца я не уверен, так
что, пожалуй, лучше воздержаться от предположений. Или мне придется совершить
худшее в мире зло – подозревать невиновного.
– Невиновного? А что, раньше этот кто-то был
ангелочком? – желчно спросил Поклеп.
– Прежде он не совершал ничего предосудительного и
пользовался моим глубочайшим уважением. Правда, потом наши дороги разошлись, но
все равно мне сложно поверить, что он мог измениться… Именно поэтому я даже не
назову тебе его имени. Во всяком случае, пока не получу доказательств… – кивнул
Сарданапал.
Величайший из белых магов забрался на ковер, расправил его
обледеневшие складки, произнес полетное заклинание и быстро полетел к
Тибидохсу. Поклеп долго буравил глазками удалявшуюся спину академика, пока
ковер не стал крошечной точкой. Лишь тогда завуч отвернулся и негромко
проворчал:
– Старый осел! Он что-то знает, но молчит…
Поклеп запахнулся в плащ, несколько раз повернулся на
каблуках и телепортировал. Богатыри и циклопы неохотно потащились к школе по
глубокому снегу.
* * *
Вечером в окно к Тане забарабанил разрумянившийся от мороза
купидончик. Ежась от холода, Таня толкнула раму. Гробыня еще не спала и
немедленно с недобрым любопытством уставилась на Таню. Трепеща крылышками,
купидончик сунул Тане конверт с гербом Магфорда и букет роз, похожий на
заснеженный веник. Выполнив свою миссию, купидончик принялся клянчить печенье.
– Опять Пупперов отбиваем? – сухо поинтересовалась
Гробыня.
– Не опять, а снова, – заявила Таня, расплачиваясь
с купидончиком и выпроваживая его.
Пока Таня распечатывала конверт, Гробыня решительно
завладела букетом роз и принялась отряхивать с него снег.
– Не понимаю, Гроттерша, отчего ты все время сидишь без
денег? Ты могла бы открыть цветочный магазин. Или пускай уж Пуппер вместо роз
присылает тебе дырки от бубликов. Напиши ему: шли, мол, деньги, а цветочки я и
туточки куплю. Интересно, он знает, что в твоих карманах, кроме печенья для
купидонов, сроду ничего не было?
– Иногда я об этом подумываю. В смысле о
деньгах, – грустно сказала Таня.
Гробыня хихикнула. Она подошла к Пажу и небрежно вставила
букет между ребер скелета. Потом отошла и полюбовалась результатом.
– Жаль, что глупый Пуппер не присылает цветов в горшках.
Они бы дольше стояли. К тому же было бы чем в него швыряться. Да и вообще,
Гроттерша, признай, что в розах есть что-то пошлое! На мой вкус, уж лучше
хризантемы. Мой папашка вечно натаскивал с кладбища хризантем…
Таню это откровение не слишком удивило. Отец Гробыни работал
похоронным агентом и, помимо фамилии, передал дочери специфическое чувство
юмора.
Вскрыв конверт, Таня Гроттер отошла с письмом к окну.
«Таня! Мое письмо есть большой секрет! Я тебя умоляю! Никто
не должен знать, что оно от меня!» – начинал Пуппер.
Не удержавшись, Таня фыркнула.
«Угу… Сразу видно, что письмо секретное. В магфордском
конверте и с букетом роз… Уровень маскировки – двенадцать баллов!» – подумала
она.
«Нам необходимо увидеться. Я должен сообщить тебе нечто
важное, – продолжал Пуппер. – Сейчас я выпью стакан грога, сяду на
метлу и буду лететь всю ночь. Надеюсь, я не превращусь в снежный баба (надеюсь,
ты оценила ваш русский humor?). В пять утра я буду ждать тебя в священной
рощице. В той рощице, которую ты мне показывала, когда я жил в Тибидохсе.
Твой Гурий».
Внизу письма было пририсовано девять сердечек – четыре на
одной строчке и пять на другой. Когда Таня скользнула по ним взглядом, сердечки
забились и принялись прыгать по листу. На верхнем сердечке зажглось «ТАНЯ», а
на нижнем «ГУРИЙ».
Таня хмыкнула. Она почему-то без доверия относилась к
пестрым открыткам, сердечкам, куклам в кружевах, фарфоровым собачкам,
корабликам в бутылочках и прочим подобным сувенирам. Ей была как-то ближе
спокойная и сдержанная манера Ваньки и его нечастые, зато не дежурные, как у
Пуппера, подарки.
Гробыня, наблюдавшая за Таней с кровати, не выдержала мук
любопытства.
– Ну и что Пуппер тебе пишет, сиротка? Жениться-то не
передумал? – спросила она.
– А тебе какое дело? – огрызнулась Таня.
– Значит, не передумал, раз ты мне хамишь, –
удовлетворенно сказала Склепова. – Воображаю себе женатого Пуппера. Сидит
такой в растянутых спортивных штанах у зудильника, трескает лапшу и смотрит
матч по драконболу. Типа он все еще такой крутой перец, а у самого уже пивное
брюшко размером с барабан… А сзади Гроттерша, то есть, пардон, Пупперша,
нянчится с его примерными английскими чадами. А обе английские тетки и две
дюжины магвокатов от умиления истекают слезами и соплями.
Таня раздраженно взглянула на Гробыню.
– Не нарывайся! – сказала она. – Я ведь тоже
могу нарисовать тебе твое будущее.
– Ну давай, рискни, – с некоторым беспокойством
разрешила Гробыня.
– Да пожалуйста. Семь раз замужняя мадам Склепофф на
четвереньках возвращается с вечеринки, потому что спьяну не сумела даже
забраться на пылесос. А сзади идут телохранители ее последнего супруга Шейха
Спири и заботливо держат над ползущей по лужам мадам зонтики…
Таня давно уже замечала за собой, что, когда ее задевали за
живое, ее острый язычок резал как бритва. Вот и сейчас Таня Гроттер с
увлечением рисовала широкими мазками неутешительное будущее «мадам Склепофф», в
котором самым безобидным увлечением были мужчины, а самым душевно полезным –
выпивка.
Гробыня пожелтела от злости.
