Таня пошла через рощицу. Здесь, на небольшой проплешине,
точно единственный волос на макушке у прежнего профессора Клоппа (нынешний
малютка был курчав просто до безобразия), рос Лукоморский дуб. Некогда по его
золотым цепям, заводя песнь и говоря сказки, разгуливал кот Баюн. Ныне же цепи
были расплавлены молнией. Кот же либо загулял, что с ним случалось регулярно
раз в столетие, либо во времена Чумы-дель-Торт был сожран голодной нежитью.
Лишь дуб, как и прежде, одиноко стоял на самой вершине, неохватный, мрачный, и,
казалось, подпирал своими раскинувшимися ветвями небосвод.
Шурасик, который знал все на свете, кроме одного: почему он
такой зануда, порой принимался рассуждать, что Лукоморский дуб – одна из
параллельных реинкарнаций мирового древа. Однако Таня, видевшая мировое древо в
квартире у Дурневых, очень в этом сомневалась. Мировое древо было легким и
стремительным. Оно взмывало ввысь, точно пирамидальный тополь или кипарис.
Громадный же, неуклюжий, давящий своей мощью дуб скорее был олицетворением
язычества, силы земли или хаоса.
Обходя дерево, Таня случайно заметила между его толстыми
корнями нечто вроде естественно образовавшейся ниши или норы, достаточно
глубокой, чтобы в нее мог пролезть человек. Движимая любопытством, Таня легла
на живот и поползла внутрь. Ей пришло в голову затаиться здесь и после напугать
Пуппера. В норе было так темно, что она едва различала свои же ладони.
«А ну как меня кто-то с той стороны схватит и затянет
внутрь! Или я сама застряну!» – опасливо подумала Таня.
Но ее никто не схватил. Вместо этого пальцы неожиданно
натолкнулись на что-то холодное, звякнувшее в темноте. Таня поспешно отдернула
руку. Лишь минуту спустя она набралась храбрости и, вновь ощупав загадочный
предмет, поняла, что это нечто вроде круглого металлического блюда. Разве
только внутри блюда не бывает кожаных ремней.
«Ага, тогда я, кажется, догадываюсь, что это может быть!» –
подумала Таня.
Ухватившись за ремень, она выползла из норы и с немалым
трудом вытащила наружу серебряный щит.
Щит сверкал, точно зеркало. Таня некоторое время
разглядывала в нем свое лицо. Центр щита был ровным и идеально отшлифованным.
Если он и искажал отражение, то незначительно. По краям щит покрывали руны,
вписанные в орнамент, состоящий из виноградных листьев и гроздьев.
«Чего только не найдешь на Буяне! Интересно, Сарданапал
знал, что под дубом лежит щит?» – подумала Таня, удивляясь, что, пролежав в
норе, щит совсем даже не потускнел. Впрочем, у магических предметов – а щит
явно относился к их числу – были свои отношения со временем.
Разглядывая щит, Таня прождала Пуппера еще минут двадцать.
Окончательно потеряв терпение, она решила вернуться в Тибидохс. Спускаться с
холма по снегу ей не хотелось. Тогда, сев на перевернутый щит, она
оттолкнулась, подобрала ноги и помчалась по покрывавшему снег насту.
Вначале щит скользил медленно, точно осваиваясь в новом
качестве, но вскоре разогнался, как пикирующий контрабас. Ветер поспешно завел
свою стремительную песню. Он то звенел как комар, то фальшиво насвистывал
какой-то мотивчик. Таня вцепилась в ремни. Она и не надеялась, что сумеет так
разогнаться. К тому же круглый щит вращало, так что малютка Гроттер спускалась
то боком, то спиной вперед.
Пытаясь выровняться, Таня увидела стремительно
приближавшийся к ней дуб – крайний из дубов нижней рощи, о которой она совсем
забыла. Поняв, что никаким другим способом избежать столкновения не удастся,
Таня Гроттер торопливо скатилась со щита и, раскинув руки, стала тормозить о
снег.
Снег забивался ей в рукава, за воротник, щипал шею и грудь.
Немного не докатившись до дуба, Таня остановилась, оказавшись рядом с
перевернувшимся щитом. Голова у нее кружилась. Ей почудилось, что дерево, в
которое она едва не врезалась, неожиданно раздвоилось. Отделившись от ствола, к
Тане подбежал Гурий. Он был синенький от мороза, закутанный, как отступающий
француз в 1812 году, в какие-то шерстяные платки, но очень бодрый.
– О Таня! My dear! – воскликнул он, пытаясь обнять
и поцеловать ее.
Таня заслонилась щитом. Страждущий англичанин, закрывший от
предвкушения глаза, поцеловал в щите свое отражение, едва не примерзнув к нему
языком.
– Таня! Почему ты такая суровая? Я не видел тебя больше
месяца, а ты даже не подарить мне поцелуй! – разочарованно сказал он.
– Подумаешь, месяц. Это еще не повод, чтобы
обмениваться микробами… Ладно, если хочешь, можешь пожать мне руку, –
разрешила Таня.
Воспользовавшись разрешением, Гурий долго мял ее ладонь.
Одновременно он зачем-то сунул левую руку в карман.
– Ты случайно не феминистка? У нас в Магфорде много
феминисток! – озабоченно спросил он.
– Феминизм – это к Шито-Крыто! У меня другой
диагноз, – сказала Таня.
– Диагноз? Какой? – забеспокоился Гурий.
Приученный тренером принимать перед едой кучу витаминов, он ужасно боялся
всевозможных болезней.
– Простой и неизлечимый. Я Гроттерша, и этим все
сказано.
Гурий с облегчением перевел дух.
– Ты не подумай, я очень уважаю феминисток. Моя хорошая
знакомая Гореанна феминистка, но… – начал он.
– Но жениться на ней ты не хочешь и согласен уступить
ее Перуну. С тобой все ясно. Все вы такие. Вам всем клушу подавай, –
фыркнула Таня.
Она уже жалела, что не прикинулась феминисткой. Это был бы
эффектный и простой способ раз и навсегда отделаться от Гурия. Пуппер заморгал.
Глазки у него стали печальными и умоляющими, как у песика, который выпрашивает
мясо.
– Таня, почему у нас все не так? – печально
произнес он.
– Как не так? – спросила Таня.
– Не так.
– А как чтобы так?
– Я не знаю как, но не так, – сказал Пуппер еще
печальнее.
– А конкретнее нельзя? Какого так ты от меня
ожидаешь? – поинтересовалась Таня.
Гурий смущенно порозовел.
– Никакого не ожидаю. У меня все о`кей, – поспешно
проговорил он.
Таня почувствовала, что еще немного и Пуппер встанет у нее
на одну доску с Жикиным. Гурий ей катастрофически надоедал. Самый простой
способ потерять девушку – это свалить на нее вину за свои неудачи. Или обращать
слишком много внимания на ее настроения. Гурий совершал обе ошибки разом.
– Ты опоздал на свидание. Я уже хотела
вернуться, – сказала она.
– Я не опоздал. Я тебя искал! – возмутился Пуппер,
но возмутился как-то вяло.