Отвернувшись, Пипа рывком открыла шкаф и сердито принялась
рыться в вещах. Заламывая руки, Пуппер раздражающе маячил у нее за спиной.
После продолжительных и безрезультатных поисков Пипа догадалась встать на стул
и заглянула на верхнюю полку, где тетя Нинель хранила всевозможные семейные
реликвии: крошечные ботинки, в которых Пипа когда-то сделала первый шаг, ее
первую панамку и жвачку «Сладкий цемент» с навеки застрявшим в ней первым
молочным зубом Пипы. И вот тут… тут Пипе́ улыбнулось счастье. Она
оглянулась на Пуппера, быстро скользнула взглядом по его лицу и, пожимая
плечами, сказала:
– Тебе не повезло. Слюнявчики закончились. Зато есть
ползунки… Сойдет?
– Yes! – взволнованно ответил Пуппер.
– Чудненько. Тогда лови! – скомандовала
Дурнева-младшая, бросая Гурию ползунки, украшенные божьими коровками.
Гурий подпрыгнул и с ловкостью профессионального
драконболиста перехватил ползунки в воздухе. Его лицо моментально стало
героическим, плечи расширились, даже подбородок укрупнился, отвердел и приобрел
мужественную ямку.
– Ну, Джон Вайлялькин, не один ты можешь использовать
магию вуду! Знай же, я верну себе Таню: хочешь ты того или нет! –
воскликнул он, потрясая ползунками.
Скомканно и невнимательно попрощавшись с Пипой, Гурий уже
отправился за метлой, но тут… тут такса Полтора Километра внезапно визгливо
залаяла на окно. Она поджала хвост и, стуча когтями по паркету, целеустремленно
побежала прятаться под диван. Пипа с тревогой проводила ее взглядом. Она знала,
что старая калоша никогда не паникует почем зря.
Дверь на лоджию распахнулась, впустив морозный воздух. В
комнату, спрыгнув с ковриков, ворвались два магнетизера. Один был приземистый и
рыхлый, с сальными волосами. У другого, молодого и вертлявого, по всем
признакам большого ловеласа, к щеке была зачем-то приклеена бумажка. У них за
спиной, перебирая на животе четки, завис на метле магвокат. Его большое
горбоносое лицо, казалось, выражало крайнее благородство, однако в глазках явно
проглядывало нечто ханжеское и лукавое.
– Уф, свава Двевниву! Вот ты где, Гувий! Как теве не
стыдно? Ну и заставив же ты нас пововноваться! – добродушно сказал
магвокат, грозя Пупперу тонким пальцем.
– Проклятье, они меня выследили! Это Хадсон, наш
семейный магвокат! – шепнул Гурий оцепеневшей Пипе и быстро спрятал руки с
ползунками за спину. – Я не звал вас, Хадсон! Летите откуда
прилетели! – громко сказал он.
– Ах, Гувий, когда же ты певестанешь быть вебенком?..
Нас послали твои тети: тетя Настувция и двугая тетя, чья добвота не знает
гваниц. Они так ствадают… Тетя Настувция даже певестава спать после завтвака.
Она купива ядовитых чевнил и пишет ваботу «Чевная неблагодавность и ее воль в
воспитании личности».
– Нет!
– Да, Гувий, да… Боюсь, тебе пвидется пвойти с нами!
Будь мувчиной и имей мувество взвянуть в гваза тетям!.. Вучше, если мы
обойдемся без насилия, – мягко, но настойчиво произнес магвокат.
Он скользнул оценивающим взглядом по Пипе и сразу потерял к
ней интерес. Лопухоиды мало его интересовали.
– Ни за что! В этом мире вы не имеете права применять
боевую магию! – пятясь, заупрямился Пуппер.
– ГУВИЙ! Не заставвяй меня севдиться! Повевь, мы
обовдемся и без боевой магии! – повысил голос магвокат, подавая знак
магнетизерам.
Пуппер рванулся было к метле, но магнетизеры оказались
проворнее. Сомкнувшись вокруг Гурия, они вежливо, но очень крепко подхватили
его под руки.
– Смотри нам в глаза, маленький сладенький Пупперчик!
Расслабься, тебе ничего не интересно! Мальчик хочет домой к тете Настурции и к
другой тете, чья гуманность велика, как океан, а великодушие громаднее слона… –
поигрывая стеклянными шарами, заныли магнетизеры.
Магвокат снисходительно погладил Гурия по щеке.
– Двуг мой! Повевь, так будет вучше для тебя! Небольшая
коввекция памяти, и ты снова наш – мивый, пведсказуемый Пуппевчик, квоткий, как
дохвый бавашек! – сладко сказал магвокат.
– НЕЕЕЕЕ-ЕТ!
Пуппер из последних сил лягнул в голень одного магнетизера,
оттолкнул другого и, ослабевая от гипноза, рухнул на ковер.
– Не отдавай меня, Пипа́! Я не хочу забывать Таню,
не хочу забывать тебя, не хочу к противным теткам! – взмолился он,
простирая руки к Пипе.
Дурнева-младшая, не совсем еще опомнившаяся после внезапного
появления у нее в комнате трех взрослых мужчин, собралась с духом и шагнула
вперед.
– Не вмешивайся, двянь, или повалеешь! Я запвосто смогу
пвевватить тебя в мовскую свинку! – прошипел магвокат. Зрачки в его добрых
прежде глазках исчезли. Теперь там полыхало адское пламя.
Пенелопа отпрянула.
– Пипа́, ради меня! Я знаю, я тебе дорог! –
вновь взмолился Гурий.
Он титаническим усилием попытался встать, но смог лишь со
стоном приподняться на руках. Глаза Пуппера слипались – гипнотическая магия уже
сделала свое дело. Торжествующие магнетизеры наклонились, собираясь поднять
Гурия и погрузить его на ковер-самолет. Молодой магнетизер с бумажкой уже
заботливо смахивал с ковра снег, чтобы Пуппер, не дай Древнир, не простудился
бы и не огорчил этим своих теть.
Дочка дяди Германа решилась. Вся ее любовь, все поцелуи,
которыми она несколько лет покрывала рамку с фотографией, – все алкало
теперь возмездия.
– Держись, Гэ Пэ! Я иду! – крикнула она, в
решительнейшую из минут прибегая к этому любимому и более привычному для нее
имени.
В блестящем прыжке лосося, аналоги которому можно было
отыскать разве что в Старшей Эдде, Пипа вцепилась в руку Гурия и дернула его на
себя. Точно так ее мама Нинель однажды отвоевала дядю Германа у его секретарши,
которая имела фигуру богини и глаза персидской кошки. У тети Нинели не было ни
фигуры, ни соответствующих глаз, но дядя Герман – потрепанный, но живой,
остался в полной ее власти. Секретарша же – гм… впрочем, сдержусь. Это как раз
тот случай, когда о людях говорят или хорошо, или ничего.
От неожиданности магнетизеры отпустили было Гурия, но почти
сразу, опомнившись, ухватили его за ноги и потянули к себе.
– Это что еще за фокусы? Конкувенты? Пвочь отсюда,
девчонка! – брезгливо сказал Хадсон и с нехорошей улыбкой поднял руку,
явно припоминая заклинание.
Пипа ощутила, как влажная ладонь Пуппера выскальзывает у нее
из руки. У нее не хватало сил удерживать ее. Все-таки два взрослых магнетизера
и магвокат были сильнее четырнадцатилетней девчонки.
– Гэ Пэ, нет, Гэ Пэ! Ты мой! А вы пошли прочь, пока я
вас не укокошила! – со слезами крикнула Пипа.