Вперед выступил Сарданапал. Он был взволнован, красен. Оба
его уса шевелились, не останавливаясь ни на секунду.
– Мы впервые делаем это, – сурово начал
академик. – Впервые отправляем в мир лопухоидов девочку, которая
проучилась у нас так долго. Отправляем, не зная, вернется ли она когда-нибудь.
Но другого выхода нет. Закон Древнира не может быть нарушен. Маг может жить
только среди магов, а лишившийся магии должен вернуться к обычным людям.
Подобное должно существовать среди подобного, а равное среди равного. Этот
закон непреложен. Любое отступление от него гибельно.
Гробыня издала громкий судорожный звук – не то плач, не то
всхлип, не то стон, не то крик.
Академик с беспокойством оглянулся на нее. Вся его наносная
суровость мгновенно исчезла.
– Да пойми же, что не можем мы! Нельзя!.. – сказал
он, точно оправдываясь. – Нельзя не потому, что я формалист, а Древнир
выживший из ума маг, написавший нелепые законы! Нельзя – потому, что это
противоречит законам самого бытия. Да ты просто не выживешь здесь без магии!
Могу лишь обещать, что лично сделаю все возможное, чтобы вернуть тебе твои
способности… А теперь прощай, хотя я лично надеюсь, что все же «до свидания»…
Академик отвернулся и сделал знак Поклепу.
– НЕЕ-ЕЕТ! НЕЕЕТ! Не надо! – вдруг страшно
завизжала Гробыня, бросаясь к Сарданапалу и пытаясь ухватиться за него руками.
Выдержка изменила ей.
Сарданапал отшатнулся.
– Поклеп! – торопливо крикнул он. – Поклеп!
Завуч, давно нетерпеливо шевеливший кустистыми бровями и
ждавший своего часа, шагнул к Гробыне и громко произнес заклинание
принудительной телепортации.
– Сгиниум визио мео! – прогремел на весь зал его голос.
Искры, посыпавшиеся из его перстня, окружили Гробыню плотным
коконом. Спасаясь от ожога, она вынуждена была запахнуться в куртку и закрыть
лицо. Несколько мгновений Склепова все еще стояла посреди зала, а потом ярко
полыхнувшая красная вспышка унесла ее прочь, в мир лопухоидов.
– Поклеп! Разве нельзя было сделать это как-нибудь
иначе. Деликатнее, мягче? – укоризненно спросила Великая Зуби.
Завуч злобно пробуравил ее маленькими глазками.
– Мягче? Вот и занялась бы сама! Можно подумать, один я
знаю заклинание. Вечно на меня сваливают всю самую мерзкую работу, а потом
упрекают в недостатке человечности. Ненавижу это проклятое ханжество! Если уж
поставили меня расхлебывать грязь – я буду делать это как умею… Всем все ясно?
Он повернулся и вышел крупными шагами.
Зал Двух Стихий быстро пустел. Ученики и преподаватели
поспешно расходились не глядя друг на друга, будто невольно стали соучастниками
преступления.
– Если я найду того негодяя, кто… который… сделал это с
Гробыней, я его убью… – хрипло произнес Готфрид Бульонский.
* * *
На другой день утром Таня встала пораньше и заглянула к
Ваньке. У нее была мысль – довольно неопределенная – посмотреть, как он спит и
как он выглядит во сне. Однако Ванька нарушил ее планы. Он не спал. Он
полусидел высоко на кровати, подложив под спину подушку.
– Привет! Я хочу тебе кое-что показать. Дай мне,
пожалуйста, вон тот лист с тумбочки, а то не дотянуться, – попросил
Ванька, кивая на загипсованную руку.
– Запросто. Хап-цап! – сказала Таня, выпуская искру.
Лист бумаги – самый обычный лопухоидный лист в клеточку –
прыгнул к ней в руки, и она передала его Ваньке.
– Блин, все время забываю про магию. Я же и сам
мог, – виновато произнес Валялкин.
– Ничего, бывает, – успокоила его Таня, знавшая,
насколько ее милый маечник умеет быть рассеянным.
– Вот смотри… – сказал Ванька. – Мне тут ночами не
спится: весь день лежишь как бревно и не устаешь. Вот и вчера я лежал и думал
про то нападение на Гробыню и про Лизкин сон. Ведь Гробыня – это и была самая
первая жертва. Теперь-то ты Лизке веришь?
– Более или менее, – проговорила Таня, но,
взглянув на лицо Ваньки, послушно добавила: – Хорошо, верю.
– И тогда я вспомнил про знак на куполе!
– Ага, я знала. В смысле, что кто-то пробивает
купол, – кивнула Таня.
Ванька с обидой посмотрел на нее.
– ЗНАЛА? Почему ты мне не сказала?
– Ну, это была не моя тайна. Я случайно подслушала
разговор, который был совсем не для моих ушей, – произнесла Таня.
Ванька укоризненно покачал головой, а потом здоровой рукой
развернул тот самый лист.
– Представь, что лист – это защитный купол. Мы можем
сделать его вогнутым, но здесь он плоский. Вот эти точки на листе – места
пробоин на куполе.
– Ого, сколько их! А почему ты уверен, что они именно
тут? – удивилась Таня.
– Мне показала Ягге. Она заглянула ко мне вчера ночью,
когда я лежал со свечой. Вначале ругалась, а потом рассказала про купол. У нее
отличная память, но самое забавное, что она сама не поняла, что означают эти
пробоины, а я понял…
– А что тут понимать? Кто-то хотел прорваться, –
сказала Таня.
– Ничего подобного! – возразил Ванька. –
Когда хотят прорваться – делают одну незаметную лазейку, а не долбят весь купол
точно сотня перепивших дятлов. Тебе эти точки ничего не напоминают, посмотри
внимательнее!
– Еще как напоминают. Твоя шариковая ручка мажет.
Лопухоидная? Мне тоже Пипа вечно мажущие ручки подсовывала! – со знанием
дела проговорила Таня.
Ванька легонько стукнул ее гипсом по лбу.
– Ты что, не проснулась? Соедини их мысленно между
собой. По тем цифрам, которые возле точек. В такой последовательности они
появлялись всю зиму. Ну же! Видишь буквы?
Малютка Гроттер послушно начала соединять буквы. Но так как
она думала в основном о Ваньке, как он лежит ночью и не спит, бедный, то буквы
у нее не очень-то соединялись. Уже на второй букве Ванька потерял терпение и
сунул ей другой лист, который вытащил из-под подушки.
– Ладно, смотри. Я это уже сделал за тебя. Последняя
пробоина – это последняя буква. Читай! – велел он.
– «PERUNUS DE…» – прочитала Таня.
– Надпись еще не закончена. Должно быть: «PERUNUS
DEUS». Значит, будут появляться новые пробоины, новые жертвы и новые
буквы! – сказал Ванька. – Теперь ты понимаешь, кто напал на Гробыню?!
– Перун! – с ужасом сказала Таня.
