Ужас вновь завыл, да так, что задрожали висюльки люстры из
богемского хрусталя. Примерно на середине песни он вдруг замолчал и обиженно
уставился на Таню и Ягуна.
– Кто-то меня перебил! – сказал он
капризно. – Кто-то завопил громче меня! Не потерплю конкуренции: в
Тибидохсе самый психованный я! И самый душераздирающий тоже я!
– Такого просто быть не может! – заверил его Ягун.
– Нет, кто-то заорал! Я говорю вам, что слышал! Крик
был вон оттуда! Пошли со мной! Накроем моего конкурента с поличным! –
воскликнул Безглазый Ужас и быстро полетел над полом. За ним спешили Таня и
Ягун. Замыкал процессию улюлюкавший поручик Ржевский.
Там, где широкий коридор выходил на площадку и извергался
вниз лестницей атлантов, Безглазый Ужас внезапно остановился и навис над полом.
– Ого, да тут свеженький труп! Как забавно! Давненько в
Тибидохсе не происходило действительно жуткого и кровавого убийства! –
сказал он оживленно.
Кто-то, одетый в темный свитер и брюки, лежал на плитах пола
лицом вниз. Таня и Ягун с усилием перевернули его. Это был Гуня Гломов. Он
дышал, но лицо его было бледным как мел, а веки закрыты.
– О, да он жив! – разочарованно сказал
Ужас. – Тогда я полетел! Мне тут делать нечего! И передайте своему
приятелю, если он еще раз прервет мою песню, я повешусь прямо над его кроватью
и буду болтаться там все ночи напролет, синий и раздувшийся. Поверьте, что это
не блеф!
Безглазый Ужас повернулся и улетел. Баб-Ягун принялся трясти
Гуню. Тяжелая голова Гломова бессильно моталась, откидываясь то вперед, то
назад.
– Может, он пьяный? – подмигивая, предположил
поручик Ржевский.
– Ты с ума сошел? Он же десять минут назад был с нами
на концерте!.. Да и потом, ты что, Гломова не знаешь? Его и бочка спиртного не
свалит! – возмутилась Таня.
– Ну тогда я не знаю… Я просто предположил! –
сказал поручик.
Гуня Гломов тяжело разомкнул веки.
– Тебе плохо? Ты можешь встать? – с беспокойством
спросил Ягун.
Губы у Гуни дрогнули.
– Нет.
Его голос звучал совсем тихо. Требовалось напрягать слух,
чтобы хоть что-то разобрать.
– А руку поднять?
– И руку поднять… Ничего…
– Как же тебя угораздило?
– Я возвращался и вдруг из темноты ко мне кто-то
шагнул. Я обернулся, но поздно… – в глазах у Гуни стояли слезы. Как-то
непривычно было видеть его таким тихим и бессильным. Непривычно и страшно.
Таня и Ягун переглянулись. Они как-то разом заметили, что
тело Гломова ссохлось и стало совсем слабым. Одежда висела на нем свободно, как
на вешалке. Руки были тонкие, словно паучьи. Прежняя сила Гломова, заставлявшая
трепетать весь Тибидохс, исчезла, как будто ее никогда и не было.
– Вторая жертва… Помнишь, что говорила Ваньке
Зализина? – шепнул Ягун и спросил у Гуни: – Ты знаешь, кто это был?
– Золотые усы… Серебряная голова… Я закричал… Больше
ничего не видел, – белыми губами сказал Гуня и вновь закрыл глаза. По его
щекам текли слезы.
Поручик Ржевский дико посмотрел на Гуню и, точно штопор
ввинтившись в пол, помчался звать Сарданапала. Что-что, а панику Ржевский умел
сеять лучше, чем кто-либо. Вскоре на верхней площадке лестницы атлантов
собралась почти вся школа.
– Только что я связывался с Зуби. Она полетела с
циклопами к Грааль Гардарике. Там появились новые пробоины. Две вверху на одном
уровне, две ниже тоже на одном уровне и одна завершающая снизу, – негромко
говорил Сарданапалу Поклеп.
– Буква U. Предпоследняя в слове DEUS… – кивнул
академик. Непохоже было, что эта новость застигла его врасплох. Поклеп Поклепыч
остро и изучающе взглянул на него.
Ягге долго сидела перед Гуней на корточках и держала его за
запястье. Наконец она подала знак, и джинны погрузили его на носилки.
– У него отняли силу. Не магическую, но просто силу. В
Тибидохсе Гуню можно оставить, да только теперь его сможет обидеть даже малютка
Клоппик. Не уверена, что в ближайшее время он будет хотя бы ходить… – негромко
сказала Ягге Сарданапалу.
Лицо академика окаменело.
– Кто это был? Он что-то говорил вам? – спросил он
у Тани.
– Похоже, Перун. Золотые усы… серебряная голова… –
сказала Таня.
Сарданапал молча повернулся и быстро пошел к себе в кабинет.
Медузия и Поклеп Поклепыч едва успевали за ним.
– Да, сомнений нет, это Перун. Перун и его молот. Он
отбирает у каждого главное, что у того есть. Не убивает, а дает негативный
поворот судьбе. У Гробыни самым ценным была магия, у Гуни – жизнелюбие и
физическая мощь. Совершая эти поступки, проламывая купол, Перун вынуждает меня
произнести заклинание уничтожения… – быстро говорил академик.
– Перун вынуждает вас напасть на него, изгнать его из
всех существующих миров. Но зачем, зачем? Прежде Перун был одним из самых
уважаемых богов. Не пойму, что могло заставить его измениться, – страдая,
спросила Медузия Горгонова.
Сарданапал остановился так резко, что Медузия и Поклеп едва
не налетели на него сзади.
– Сейчас не время думать об этом, Меди. Дети под
угрозой… Клянусь собой, тобой, Древниром, магией – чем угодно… Если он еще раз
на кого-то нападет, я произнесу заклинание! – отрывисто произнес академик.
Глава 11
Сборная вечности
– Привет вам, продрыглики, магерочки, маггини и всякая
прочая маглочь! Ого, Грызианка Припятская из «Последних магвостей» уже грозит
мне микрофоном! Видели бы вы этот микрофон! Это просто дубина народной войны!
Хорошо еще, что мой пылесос уже в воздухе! С вами неунывающий Баббини-Ягунини,
он же Баб-Ягун, лучший из комментаторов и отважнейший из игроков! Разумеется,
это лишь мое личное мнение. То самое ИМХО, как называет его Пипенция, тоскующая
без Интернета. Вы можете с ним и не соглашаться, если – хе-хе! – не
боитесь, что моя бабуся вас сглазит. Бабуси почему-то любят таких внучков, как
я. Если видишь раздерганного болтливого типчика, у которого давно и надолго
сорвало крышу, у него стопудово нужно искать соответствующих родственников,
особенно мамочку или бабусю.
Спохватившись, Ягун опасливо взглянул в сторону гостевых
трибун, соображая, не сморозил ли чего лишнего, но Ягге лишь доброжелательно
улыбалась и махала своему пухлому внуку рукой.
