Ягун решительно отодвинул замешкавшегося Поклепа, распахнул
раму, завел аккуратный лотковский пылесосик и через окно, чтобы не видели те,
что остались в коридоре, повез Катю в магпункт. Это было еще одно нарушение
школьных правил, но о нем никто уже не вспомнил. Даже у завуча хватило ума
воздержаться от комментариев.
– Третья жертва! У Склеповой отняли магию, у Гломова –
силу, у Лотковой – красоту… Если Сарданапал и теперь не произнесет заклинания,
то я даже и не знаю, – пробурчал он.
Глава 13
Ярость божества
Четвертый курс, столпившийся в коридоре у дверей комнаты
Кати Лотковой, изнывал от любопытства. Увидеть, что происходит внутри, было
невозможно – все закрывали рыхлые животы и круглые бороды циклопов. У каждого
из них в глазах светилась такая самозабвенная глупость, что связываться с ними
было просто опасно.
Уроки были сорваны. О занятиях никто больше и не вспоминал.
Преподавателям было не до того. Один Безглазый Ужас готов был сейчас читать
свою лекцию, но поскольку он вообще не различал живых и мертвых, то его любимой
историей было следующее: он гулял как-то по полю брани, где лежало десять тысяч
убитых солдат и около трех тысяч мертвых лошадей. «Я выл, я рыдал, я
разбрасывал свои внутренности! Я был в ударе! Я рассказывал о Потусторонних
Мирах – и вообразите: ни одного глупого замечания! Ни одной неуместной реплики
с места! Не то что у нас в Тибидохсе!» – тронуто говорил Ужас.
Старшекурсники с любопытством косились на дверь. Уже
довольно давно в комнату к Лотковой вошел Сарданапал, и теперь все гадали, что
он там делает.
– Пожалуй, я слегка поколдую. Уж больно интересно, что
у них там, – осторожно расталкивая однокурсников, сказал Шурасик.
– «Ушкус намакушкус!» наверняка заблокировано, –
со знанием дела заявила Дуся Пупсикова.
– Да будет тебе известно, Пупсикова, ушкусом в наше
время пользуются только конченые дебилы. Культурная магщественность и
техническая магтеллигенция, впервые столь удачно представленные в моем лице,
давно применяют «Спецслужбус прослушкус!» – важно сказал Шурасик и выпустил
искру – очень осторожно, чтобы в комнате не увидели вспышки, и в тот же миг все
услышали голоса.
– Ты проверил Грааль Гардарику? Появилось что-то
свежее?
– Да, две новых, – отвечал Поклеп.
– Только две, ты в этом уверен?
– Клянусь волосом Древнира!
– Лучше поклянись черепом Чумы-дель-Торт… В любом
случае, если их только две, последняя буква еще не закончена. Теперь мы хотя бы
знаем, что…
Внезапно голос академика смазался, смолк, а в следующую
секунду Шурасик схватился за уши, ставшие вдруг большими и плоскими, как у
слоненка.
– О нет! Вот уж не думал, что Сарданапал знает блок от спецслужбуса!
Кто бы мог предположить, что он следит за новейшими изобретениями, –
простонал он.
Пока все сочувственно разглядывали уши Шурасика, на которые
теперь можно было безопасно планировать, если, разбежавшись, прыгнуть со скалы,
Таня взяла Ваньку за локоть и незаметно отвела его в сторону.
– Ты все понял? Понял, о чем хотел сказать
Сарданапал? – спросила она.
– Ты о надписи?
– Вот именно! Думаю, академик сказал Поклепу что-то в
этом роде: «Буква S, последняя буква в Perunus deus еще не закончена. Теперь мы
знаем, в каком месте купола появится Перун в следующий раз. Там я и подстерегу
его, чтобы произнести заклинание уничтожения».
Ванька быстро взглянул на Таню. Он слишком хорошо знал ее,
чтобы заблуждаться, в каком направлении текут сейчас ее мысли.
– Только не улетай без меня! Не хватало еще, чтобы ты
подкарауливала Перуна одна, а потом оказалось бы, что Сарданапал ничего такого
и не говорил… – сказал он.
– Ладно, – кивнула Таня. – Но лететь надо
вечером. Пробоины в куполе появляются всегда почему-то в сумерках. Видно, Перун
решил изменить своему обыкновению «идти на вы» при солнечном свете.
* * *
Баб-Ягуна Таня и Ванька нашли в магпункте. Он сидел на краю
кровати Кати Лотковой и держал ее за руку. Заметив вошедших, Катя быстро
отвернулась к стене. Зато от Ягуна она уже не прятала лица. И это говорило о
многом. За последний час Ягун отвоевал себе в ее сердце гораздо больше места,
чем за весь предшествующий год, предпринимая пижонские атаки. Возможно, потому,
что теперь он помогал, и помогал искренне, не думая о награде.
– Ягун, можно тебя на минутку? – окликнула его
Таня. – Ты не дашь Ваньке свой пылесос?
Играющий комментатор пожал плечами.
– Берите. Заклинание, как войти в комнату, ты знаешь. Я
вроде ничего не менял.
– Он заправлен? Все тормозные талисманы
привязаны? – с подозрением спросил Ванька. Как не раз показывала практика,
это было не пустое любопытство.
– Можешь не проверять. Удачи! – проговорил Ягун и
вернулся к Катиной кровати.
Ванька проводил его удивленным взглядом.
– Невероятно, – сказал он Тане. – Ушам своим
не верю! Ягун не читает нам лекций о бережном обращении с магической техникой!
Он дал нам пылесос с первого раза, не скончавшись при этом от беспокойства. И
даже не спросил, куда мы полетим.
– Ему сейчас не до того. Думаю, он отдал бы сто
пылесосов, только чтобы Катька стала прежней, – кивнула Таня.
Выходя из магпункта, они задержались у ширмы, за которой
лежал Гуня Гломов.
– Привет! Как ты? – спросил у него Ванька.
Гуня попытался помахать ему рукой, но смог лишь немного
оторвать руку от покрывала.
– Нормально! – сказал Гломов, слабо улыбаясь.
– Тебе не кажется, что он какой-то другой,
просветленный, что ли… Раньше Гломов никогда так не улыбался. У него улыбка
даже и на улыбку не была похожа, – задумчиво сказал Ванька минутой позже.
Они направлялись к комнате Ягуна. Народ на изгибе коридора,
который вел к комнате Лотковой, уже рассасывался, хотя циклопы еще стояли.
– И Гробыня изменилась. Она тоже теперь другая, это по
письмам видно, – кивнула Таня.
Она зашла за контрабасом. Пипа, недавно вымывшая голову, но
все еще слегка пахнущая «хмырятиной», лежала на матрасике возле кровати
Склеповой. На самой кровати она лежать по-прежнему не решалась. В руках у нее
был календарик с Пуппером, недавно и уже навсегда сменивший фотографический
портрет Гэ Пэ.
