XVII
Рольф на долю секунды умолк, видимо, чтобы совладать с бурно ожившими в памяти воспоминаниями. Лицо его порозовело, и пар валил изо рта.
– Она как ни в чем не бывало продолжает переводить. Папаша, значит, что-то мне рассказывает, а сам берет с подоконника бутылочку и два стаканчика. И наливает оба. А я чувствую, что сливой посреди зимы запахло. А женщина говорит, что, мол, это настоящий претек. Это значит, что отец ее сливовицу дважды перегонял. А потом продолжает, что, мол, отец ее сливовицей не торгует, но, если господин солдат даст им взамен что-то из продуктов, они будут премного благодарны. Говорит она медленно, слова с трудом подбирает, а сама своими глазами черными смотрит прямо на меня. И так, понимаешь, странно смотрит, что прямо неудобно становится. Отец все-таки тут, рядом. Я тебе скажу, что и он, на свету, не таким старым мне показался, как на пороге. Я уж и подумал было, что, может, он ей вовсе и не отец?…
– Ну, а дальше что? – нетерпеливо перебил его Отто.
– Ну, дальше… – с готовностью продолжил Рольф. – Дальше мы выпили по стаканчику. Меня сразу так пробрало, что мне стало море по колено. Так понимаю, что это был смотр продукции, что-то вроде дегустации. Я, конечно, давай еще пуще нахваливать его шнапс. Тем более что продукт действительно отменный был… Ну, вот, хлопнули мы с ним еще по рюмке. А я говорю ей, что меня зовут Рольф, и спрашиваю, как ее зовут. А она говорит, что ее зовут Лесана проще – Леся… И тут она замолкает. И папаша, смотрю, тоже на меня зыркает. Оба будто ждут от меня чего-то. И тут меня осеняет, чего они ждут. Хотят убедиться в платежеспособности. Так сказать, докажи, что можешь нашим товаром интересоваться. Ну, я сухарную сумку с плеча снял и показываю им… Там и колбаса была копченая, и сыр, и консервы. И хлеб… У них стразу лица потеплели. Папаша, значит, встает и что-то говорит своей дочке. Она переводит: отец, мол, в погреб должен спуститься за слиговицей. Она в бочках дубовых зреет, чтобы была вкуснее… А еще она переводит, что отец, мол, зовет меня с собой. Там, мол, можно будет еще попробовать шнапсу, без всякой платы. А я говорю, что здесь, мол, подожду. А сам гляжу на нее так… выразительно. А она опять на меня смотрит, странно… И с отцом своим переглядываются. А он, вижу, мнется, не хочет уходить. То на нее, то на мою сумку глядит. Ну, в которую я обратно все свалил… Ну, и ушел.
XVIII
Видно, все-таки еда пересилила какие-то другие его мысли. А она стоит и слушает чего-то. И тут я понял, что она слушает, как ее папаша кряхтит и кашляет там, за дверью… Как только его кашель затих, она вдруг ко мне и прижимается, понимаешь? Всем телом своим наваливается на меня и дышит прямо в лицо, и шепчет: «Хочешь, хочешь со мной?… Давай, пока отец не вернулся… За это – все, что в сумке у тебя…». А я растерялся. Не ожидал, что она сама так быстро вдруг. Я-то думал сговориться, чтоб не в доме где-нибудь увидеться с ней… А она уже расстегивает мне шинель. Ловко так пальцами своими орудует. Ну, и я ее взял в охапку. А тело у нее аж трещит – такое налитое, упругое. А она сама, понимаешь, расстегивает и туда… ну, рукой… Меня тут, конечно, затрясло всего. Шинель скинул, а она – свои панталоны, или что там у нее под юбку было одето. Где стояли, на стол ее, на спину завалил. Ну, и давай мы с ней резвиться… Я, знаешь, не думал, что в женщине столько прыти может быть. Такое лицо у нее было, что, кажется, вот-вот заорет не своим голосом. Но она, чтоб не кричать, на какой-то вой голос переводила. Нутряной такой… Подвывает и только шепчет мне: «Еще, еще… сильнее давай…». А я… это, видать, шнапс этот сливовый на меня так подействовал. Силу чую неутомимую, но конца ей не видно. Чего она только на том столе не вытворяла. Крепко сколочен стол был, даже не скрипел… А Леся застонет так, что кажется на всю улицу, и вдруг обомлеет на секунду какую и тут же, спустя мгновение, опять начинает свое «еще, еще…». В общем, вогнала она меня в полное мыло… Те продукты я на двести процентов отработал…
Адлер умолк, закуривая.
– А что отец? – поинтересовался Хаген.
– А, папашка ее?… – выпустив струю дыма, переспросил Рольф. – Так он ей никакой не отец оказался. В смысле, свекор… Муж ее, Лесаны, в армии, без вести пропал. Сами они словаки, а воевал он у венгров, на Восточном фронте. А она вот со свекром и жила… И в прямом смысле. Сама призналась мне. Мы с ней потом еще раз виделись, уже не дома. Она к казармам приходила, и мы с ней прогулялись… А про то, что она с солдатами за продукты спала и прочее, свекор был в курсе. Бил ее иногда за это. Напьется своей слиговицы и попрекает ее, что память о его сыне не бережет. А потом сам же и отымеет. Представляешь, какая мразь? Сам же трескал жратву, которую она своим телом добывала, и сам же ее за это дубасил… Но тело у Лесаны, я тебе скажу, высший класс…
XIX
Адлер в мечтательном сладострастии причмокнул губами, и вдруг как будто экскаваторный ковш земли обрушился на них с оглушительным грохотом. Отто, разгребая комья руками, выбрался на поверхность земляного холмика, который образовался на месте траншейного закутка.
– Рольф, Рольф! – прокричал он. В ответ раздался грохот новых взрывов. Отто пошарил руками по земле. Что-то твердое. Фляжка, зажатая рукой Адлера. Хаген стал часто-часто разгребать мерзлую, вязкую землю. Показалась голова Рольфа. Он был без сознания. Дойдя до подмышек, Хаген схватил его под руки и с усилием вытащил из земляного погребения наружу.
– Эй, Рольф? Ты жив? – Осмотрев товарища, Отто тряхнул его голову. Видимых повреждений и ран у него не было. Хаген схватил флягу со шнапсом и, плеснув оттуда себе на ладонь, начал растирать щеки и лоб Адлера, а потом попросту влил ему в рот остатки содержимого блестящей металлической плошки. Лицо Адлера поморщилось, как будто кто-то досаждал ему во сне, пытаясь разбудить. Потом он закашлялся и, вдруг распахнув глаза, резко уселся, беспомощно озираясь.
– Хаген! – обрадованно крикнул он, как будто впервые за день его увидел. – Погоди, что со мной было? Я что, в отключке был?
– Полностью вырубился… – сказал Отто.
– Ужас… я как будто в могилу собственную попал… – ежась, произнес Адлер.
– Так и вышло… – кивнул Отто, облегченно отирая лоб. – Нас с тобой заживо похоронило. Пришлось тебя воскрешать. На вот, держи свою фляжку. Она вместо живой воды сгодилась…
– Вот черт… – выругался Адлер, пытаясь встать на ноги и отряхнуться. – Эти русские совсем ополоумели. Сколько можно свои минометы мучить? В голове шумит, будто там гулянка вовсю идет.
Вдруг Адлер согнулся пополам, и его вывернуло. Все полтора рациона, с супом и колбасой, оказались на дне траншеи.
– Черт, черт… – не переставая, ругался Адлер, отплевываясь и вытирая рот. – Сытный обед с добавкой – коту под хвост… Вот невезуха. Из-за этой кормежки раз в день у меня пищеварение стало совсем ни к черту. Или запор, или сблюю обратно все наружу… Черт, черт…
– Погоди, – остановил его Хаген, прислушиваясь. – Кажется, голос Шульца. Не иначе, собирает взвод…
