Авилов протянул ему свою фляжку.
— Не помешает… — сухо ответил Андрей и приложился к горлышку. Содержимое командирской фляги обожгло ему глотку. Но он этого даже не почувствовал. Наоборот, сделанный глоток притушил огонь, полыхавший внутри.
— Ox! — вдруг выдохнул Аникин. — Воды бы холодной испить…
— Щас, щас… будет тебе водица… — тут же засуетился Авилов. — Эй, дайте ему воды. Тебе — все, что ни попросишь, достанем. Молодец ты, Аникин, ничего не скажешь. К награде представлю. Укокошил этих гадов… Молодец. Ну, принесите скорее воду… Да, обыщите мне всех немцев. И оружие соберите
Андрей жадно припал к протянутой ему фляге. Казалось, вкуснее этой холодной влаги не может быть ничего в жизни. Андрей пил и не мог остановиться.
— Да ты пей, пей… не торопись… Тут воды много, хлопцы колодец нашли через два двора… — подбадривал его ротный. — Присядь, Аникин. Посиди чуток, в себя приди.
— Товарищ Авилов… — произнес Андрей, оторвавшись, наконец, от горлышка фляги. — Товарищ командир, там, это. За балками еще один немец лежит. Вроде дышит даже. Не пропустить бы его. А то очухается, в спину нам пальнет.
— Не пропустим, не дрейфь, — успокоил его Авилов. — Слышь, Хакимов, сходи, глянь, что там за фрукт скрывается.
II
Сержант тут же удалился за балки, ловко обходя торчащие со всех сторон перекрытия. Пару минут у него занял детальный осмотр территории.
— Нэту здесь никого, товарищ командир! — донесся из-за развалин звонкий голос сержанта. Говорил он с сильным акцентом.
— Слышь, Аникин, нету твоего немца… — с улыбкой уточнил командир.
— Видать, очухался, гад, раньше положенного и сделал ноги… — вслух рассудил Андрей. Жажда отступила, и он теперь будто заново оглядывался вокруг в этом бывшем классе, где ничего уже не напоминало о мирной жизни. В один угол были стасканы и свалены в кучу убитые Андреем немцы. В другом, аккуратно прислоненный к стенке, стоял, как будто по стойке «смирно», завоеванный трофей — фашистский пулемет МГ.
— Видать, удрал фашист, товарищ командир, — предположил сержант Хакимов, весело качая головой. — Что-то шибко стали драпать немцы-то. Как думаете, товарищ командир?
— Думаю, Хакимов, что это только начало. То ли еще будет… Надо нам осмотреться на площади. Народу эти гады положили тут много. Жителей местных, раненых.
— Опасно, товарищ командир. Немцы шныряют тут повсюду. Разбегаются кто куда. Танковое звено прорвалось к поселку с юго-запада, считай, к ним в тыл. Здорово ударили по ним, — произнес сержант.
Несмотря на то что смешного ничего в словах его не было, Хакимов продолжал показывать ровный ряд белых, как сахар, зубов. Солдат просто радовался, что этот бой подошел к концу, что он вышел из смертельной схватки целым и невредимым.
— Все равно… Посмотреть надо бы… — ротный тяжело вздохнул. — Может, кто жив еще… Пока еще светло… Займись, сержант… Возьми санитара, и вот Аникина в помощь тебе. А я пока бойцов расставлю по периметру площади. Пока наши не подтянутся… Чтобы никакая сволота немецкая врасплох нас не застала. Мы сейчас их пулеметом трофейным такой заслон обеспечим… У-ух! — произнеся это, ротный хлопнул себя по коленям.
Он решительно поднялся на ноги и вышел через пролом в стене на площадь. Его решительные шаги вскоре затихли, но команды, отдаваемые роте, еще долго раздавались в гулком пространстве растерзанной площади.
III
Командир наверняка и сам понимал, что никого в живых они тут не найдут. Но такой приказ он должен был отдать. И Аникин должен был его исполнить. Он оглядывал изуродованные авиабомбами трупы, одного за другим. Выжить с такими увечьями было невозможно. Он брел по этому жуткому, побуревшему от крови пространству и ему все больше начинало казаться, что это сон. То, что он видел вокруг себя, не могло быть правдой. «Красный день календаря… красный день календаря…» — заклинило у него в мозгу, и он никак не мог избавиться от этой, буравившей его сознание, фразы.
— Андрей! — окликнул его сержант. Он склонился над кем-то. Может, Хакимову повезло больше.
На земле лежала девушка. Хакимов присел на корточки и заслонил ее лицо. Но все ее тело было видно. Она была совершенно голая.
— Какая красивый девушка… — сокрушенно и горько произнес сержант. — Рядом покрывало лежал. Наверное, ее кто-то накрыл, а потом ветер сдул… или взрывной волна. Такой красивый и мертвый…
Андрей подходил все ближе и ноги его становились все тяжелее. Вот и ее лицо, косынка с красным крестиком… Этого не может, не может быть. Ее госпиталь стоял в Кривцах…
— Аникин, чего ты? Плохо тебе?… — сержант испуганно поднялся.
— Нет…
Хрип, который выдавился из гортани Андрея, нельзя было назвать голосом. Перед ним лежала мертвая Лера. Плохо ли ему? Можно ли подобрать слова, чтобы сказать, каково ему. Плохо — это то, как стрелял немецкий пулеметчик. Он не попал в Аникина и дал ему увидеть это. То, что он не должен был видеть никогда. Лучше бы тот верзила-немец всадил свой нож в него, а не в Кулёмина.
— Аникин! — осторожно и как-то с опаской окликнул Андрея сержант. Не дождавшись ответа, он обошел Андрея и, подняв материю, накрыл ею тело Леры. Андрей не произнес ни слова и не шелохнулся.
— Ладно… это… я пойду, а ты догоняй… — произнес сержант.
— Я догоню, — откликнулся Андрей. — Ты мне лопатку свою саперную только оставь… Я догоню. Догоню…
