– Предупреди людей!.. Переходим в соседний дом!.. – крикнул он в самое ухо подчиненного, стараясь пересилить неумолкающий грохот боя.
Аникин помогал себе активной жестикуляцией обеих рук, показывая направление выдвижения. Капустин понимающе кивнул и тут же жестами объяснил Тютину, что надо сниматься с места и куда двигаться.
– А кровать чего берешь? – шутливо крикнул ему через проем Аникин.
Тот, на полном серьезе, расстроенно махнул рукой, добавив с досадой:
– Эх, жалко, товарищ командир! Добротная вещь!.. Прямое попадание выдержит! Я на такой сроду не спал!..
– Давай, давай, Тютин… После отоспимся! – подгоняя, поторопил его Капустин и, пропустив бойца вперед, тут же, согнувшись в три погибели, полез на карачках следом.
Аникин не преминул отметить про себя, как сильно двинул в лучшую сторону Капустин. Меньше месяца он в «шуриках», а изменился до неузнаваемости: пришел в роту тюха тюхой, ни в бою, ни в быту толку не добьешься, только сопли подтирать.
Другое дело – теперь. Смекалистый, в меру отчаянный и за себя, и за людей своих успевает кумекать. Сейчас, во время зачистки улицы этого берлинского пригорода, работал со своей группой так, будто полгода сержантской «учебки» прошел.
Правда, что и месяц штрафной не зря считали для бывших арестантов за пять лет лагерей. Когда круглые сутки смерти в глаза заглядываешь, опыта быстро набираешься. Попробуй спрессовать пять лет в один месяц. Такая свинчатка получается, любую броню пробьет… Вот и Капустин… Готовый командир. Значит, на пользу парню пошла штрафная…
IV
Аникин только успел выбраться из угловой комнаты, как туда жахнул снаряд «пантеры». Грохот рушащихся стен и обломков вместе с жаром огня и облаком известковой пыли дыхнул в спину с такой силой, что Андрея понесло вперед руками, и он, споткнувшись о валявшиеся поперек пола стулья, еле удержался на ногах, в последний момент упершись прикладом автомата в ковер.
Он шел замыкающим, следя, как бойцы, ловко перескакивая через перегородившие путь балки, мебель, всюду раскиданную взрывной волной, продвигались вперед. Нырнув в дверной проем, он наскочил на бойца. Присев на корточки в самом углу затянутой дымом комнаты, тот возился у роскошного серванта, заставленного посудой и маленькими скульптурными фигурками. Дверцы серванта были распахнуты, и руки бойца, звеня посудой, шарили на нижней полке.
Подбежав ближе, Андрей разглядел, что это «падыспытный» Климович. Взводный, ничего не говоря, молча схватил парнишку за шиворот и дернул вверх так, что у того воротником сдавило горло.
Лицо Климовича, с расширенными от испуга глазами, побагровевшее от недостатка воздуха, оказалось вровень с глазами командира.
– Ты чего тут?.. – процедил Аникин. – Жить надоело?.. Из-за посуды этой?..
Лоб Климовича покрылся крупной испариной.
– Вынаваты, таварищ камандзир… – хрипя, жалостливо пролепетал боец. – Вельми прыгоже…
V
Рука его поднялась вверх. То ли в подтверждение своих слов, то ли в свое оправдание он боязливо протянул Андрею на своей грязнющей, покрытой гарью ладони статуэтку из белого фарфора. Сидит девушка, руки подняты к пышным, откинутым назад волосам. Совершенно обнаженная, только ступни полусогнутых ног прикрыты складками струящегося, как волна, покрывала.
Скорее всего скульптор изобразил купальщицу на берегу. Грациозные, пробуждающие желание изгибы и сверкающая свежесть юного прелестного тела, разгоряченного плаванием в освежающей утренней воде. Ослепительная нагота нимфы, захватанная черными отпечатками ладоней Климовича, уже напоминала окрас собак, которых Аникину и его взводу довелось увидеть в Мюнхеберге. Целая свора – пять или шесть животных, как две капли воды похожих друг на друга – похожи на легавых, белые, с черными пятнами, – промчалась мимо взвода по охваченной огнем и дымом улице. Все они были с ошейниками и волочившимися по земле поводками. А Куроносенко с умным видом сказал, что это далматинцы, такая порода – буржуйская.
Оглушительный взрыв и раздавшийся следом, прямо над головой, страшный скрежет вывели Аникина из наваждения.
– Жить надоело?! – заорал он, толкнув Климовича в плечо, а перед тем ударом руки выбив у него из ладони фигурку.
На то самое место, где они только что стояли, упал внушительный кусок потолка и груда кирпича, выбитого из фасадной стены снарядом немецкой «сорокапятки». Тяжеленная балка рухнула концом на сервант. К гулу и скрежету добавился пронзительный звон бьющейся посуды. Ни Климович, ни Аникин его не услышали.
Они уже выпрыгивали из разбитого окна во двор, примыкавший к соседнему зданию, из входной двери которого им махал рукой Капустин. Они не увидели, как упавший кирпич вдребезги разнес лежавшую на ковре статуэтку купальщицы, превратив хрупкую наготу в фарфоровую кашу.
VI
Одновременно двум «тридцатьчетверкам» маневрировать в узком выходе с улицы на площадь перед баррикадой не позволяли габариты. Они пытались выдвигаться вперед по очереди и атаковать закопанную в мостовую неподвижную «пантеру», но всякий раз немецкий зверь огрызался прицельным выстрелом.
Немцы хорошо пристрелялись и теперь своей неподвижной огневой точкой, словно амбарным замком, заперли выход на площадь для танковых экипажей Головатого и Шаталина.
Прикрывать машины с тыла остались несколько бойцов под началом Шевердяева. Остальные – взвод Аникина практически в полном составе, за исключением выбывших, – засели у оконных проемов здания, граничащего с площадью с левой стороны, по соседству с развалинами углового дома.
По приказу командира бойцы привели в боевую готовность все собранные по пути трофейные фаустпатроны. Их оказалось семь, включая подобранный Жижевичем взведенный «панцерфауст». Бойцов с фаустпатронами Андрей разбил на два фланга, сконцентрировав в крайних угловых комнатах первого этажа. Четверо гранатометчиков – в правом крыле, трое – в левом. По задумке Аникина, согласованной с Головатым, гранатометчики должны были произвести два «хоровых» залпа. Сначала правое крыло, под командой Аникина, и сразу же левое, которым руководил Липатов. По центру протяженного здания, на втором этаже, разместился Латаный со своим противотанковым ружьем и цейссовским прицелом. На него возлагалась ответственная работа по корректировке огня – своего и трофейного немецкого МГ, с которым за перегородкой комнатной стены залег Кокошилов.
VII
Целью обоих залпов была закопанная в землю башня «пантеры». После первой, правофланговой, атаки фаустпатронами со стороны улицы на площадь должна была выдвинуться одна из «тридцатьчетверок» и с ходу атаковать баррикаду.
Первый залп получился нестройным. Из четырех «фаустов» после команды Андрея «Огонь!» сразу гранаты выпустили два. Чуть с опозданием выстрелил Тютин, а «панцерфауст» в руках Жижевича так и остался неразряженным. Одна из двух первых гранат, описав над площадью синхронную пушистую дугу, ударила в каркас баррикадной конструкции метрах в трех правее стационарной огневой точки. Вторая чиркнула башенную броню «пантеры» и по касательной ушла вверх, растворившись где-то над крышами.
