– Здравствуйте, – холодно сказал Егор, не обратив внимания на телохранителей.
Он видел вчера этого господина в открывшихся ему видениях и не удивился этой встрече. Единственное, что добавилось к уже сложившемуся образу, это то, что Егор при виде этой круглой, лоснящейся физиономии отчетливо вспомнил, кем является новый клиент Никитина. Клиент, ибо теперь Егор не сомневался в истинных взаимоотношениях Никитина и его гостей, что бы там профессор о них ни говорил.
– Здравствуйте, – простонал толстяк, еще больше выпучив глаза при виде Егора.
Горин был в маске, которую он надел в коридоре и которая скрывала почти все его лицо. Эта мера предосторожности была предпринята им по настоянию Никитина с самого начала их работы с посетителями. Егор, поначалу протестовавший против этой «театральщины», как он называл подобные ухищрения, вскоре понял, что Никитин прав. Мало того что он сам был известным человеком в московском обществе, так еще и на прием к Никитину зачастую являлись те, кто регулярно в этом обществе мелькал – как, например, этот толстяк, известный бизнесмен и покровитель искусства. Быть узнанным Егору отнюдь не улыбалось, и потому маска стала постоянным атрибутом при его общении с гостями профессора.
Егор кивнул и сел на стул, стоящий напротив гостя. Все действо было отрепетировано до мелочей, поэтому он не тратил времени на подготовку, а непосредственно переходил к сути.
– Что? – спросил неуверенно толстяк, оглянувшись на застывшего в дверях профессора.
– Сидите спокойно, – посоветовал тот.
Толстяк замер, глядя в прорези маски, из которой на него смотрели серые пронзительные глаза.
Минута прошла в томительном молчании, отметившейся крупными каплями пота на лбу толстяка, которые, подобно каплям в клепсидре, отсчитывали истекающие секунды.
Затем Егор поднялся и молча вышел в коридор.
– Это все, профессор? – спросил толстяк, растерянно проводив Егора взглядом.
– Думаю, да, – отозвался профессор.
– Что мне делать?
– Ждите, – сказал профессор и вслед за Егором вышел в коридор.
Тот с отсутствующим видом стоял у стены. Снятая маска болталась у него в руке.
– Идем, – сказал профессор, забирая у него маску.
Он ввел Егора в гостиную и закрыл дверь.
– Что ты увидел?
– Он умрет через две недели, – сказал Егор.
– От чего?
– Что-то с мозгом, – пожал плечами Егор. – Я не смог понять что.
– С мозгом? – спросил Никитин. – Не с сердцем?
– С мозгом, – повторил Егор. – Он упадет прямо на совещании директоров. До больницы не довезут.
– Похоже на инсульт, – сказал Никитин.
– Похоже, – согласился Егор.
Никитин пристально посмотрел на него.
– Ты сегодня так спокоен, – заметил он. – Обычно ты реагируешь иначе.
– Да, – отозвался Егор. – Обычно, но не сегодня.
Никитин хотел что-то сказать, но промолчал.
– Подожди меня здесь, – распорядился он. – Я скоро.
Оставшись один, Егор не стал садиться в кресло, как было у них заведено, а встал у окна. Он так торопился покинуть эту квартиру, что не мог больше выносить вида ее стен и мебели. Все, что ему хотелось, это выйти туда, на залитую солнцем улицу, и раствориться в толпе прохожих. Он догадывался, что просто раствориться ему не удастся, что ноша, возложенная на его плечи, все равно выделит его из числа прочих и возведет на то место, которое ему причитается. И, прислушиваясь к себе, он понимал, что ничего не имеет против этого возведения. Но ему нужно было время на осознание того, где находится его место и каким образом он может его занять. И чем быстрее он покинет квартиру Никитина, тем раньше сможет начать поиски.
И потом, Горин ждал, что профессор выполнит свою часть договора и даст ему адрес отца. Егор не знал, в какой точке мира скрывается его отец, – на все его предыдущие расспросы Никитин отвечал молчанием. Но где бы ни находилась эта точка, Егор готов был отправиться к ней немедленно. Помимо прочих соображений, ему особенно крепко засело в голову одно: только отец способен все объяснить и помочь ему определиться с выбором единственно верного пути. А значит, найти отца было первостепенной задачей.
Вопреки обещанию, профессор явился не скоро. Должно быть, утрясал дела с клиентом. Егор старался не думать об этом: это все его не касалось. Он здесь лишь посторонний, волею судьбы задержавшийся на некоторый промежуток времени. Соответственно, он должен вести себя как посторонний, ничем не выказывая своей близости ни к профессору Никитину, ни к его занятиям.
Скрипнула дверь – вернулся профессор.
– Извини, – сказал он торопливо, – дела.
– Ничего, – сказал Егор.
Они встретились взглядами, и профессор отвернулся.
– Итак, – сказал он, падая в кресло и закуривая, – ты не изменил своего решения.
«Он словно насмехается надо мной», – подумал Егор.
Не поддаваясь овладевавшему им раздражению, но и не садясь в кресло, на которое кивком головы указал Никитин, он покачал головой.
– Не изменил.
– Жаль, – сказал профессор. – А я надеялся…
– Напрасно надеялись, – перебил его Егор.
– По-видимому, – согласился профессор.
Он с силой выпустил дым и улыбнулся, обнажая свои крепкие, коричневые по краям зубы.
– Что ж, мы с тобой хорошо поработали. Надо это признать.
Егор промолчал, косясь на его худые, жилистые руки.
– Надеюсь, мы будем видеться.
– Не в этой жизни, – вырвалось у Егора.
Профессор с удивлением посмотрел на него, и Егор тут же выбранил себя за свою вспышку. Нельзя давать волю чувствам! Чего доброго, Никитин сочтет его желание получить свободу за слабость и попытается уговорить его остаться. Что его попытка ни к чему не приведет, Егор был уверен. Но он не был уверен, что сумеет сохранить спокойствие во время новых словопрений, и потому ему следовало удалиться как можно быстрее, а не увязать в сетях обещаний, а возможно, и угроз Никитина.
– Ладно, – кивнул профессор. – Вижу, ты настроен решительно. Что ж, это твой выбор. Не смею мешать.
Он сунул два пальца в нагрудный карман клетчатой рубашки, вытащил вырванный из блокнота листок.
– Вот, – сказал он, положив листок на стол. – Адрес, который ты просил.
Егор взял листок и, не глядя на него, положил во внутренний карман куртки.
– Спасибо.
– Не за что, – усмехнулся профессор.
Что-то мефистофельское опять промелькнуло в его улыбке, и Егор почувствовал легкое беспокойство. Но напрасно он пытался разглядеть свое будущее, соотнося его с будущим профессора. Тот наверняка включил защитные экраны, и все, что Егор мог видеть, – это какие-то символы, плавающие в отдалении и имеющие частично цифровое, частично графическое выражение. Так, он разглядел две девятки, потом рельсы железнодорожного пути, что все это могло означать, он не смог разобрать, а на гадания у него не было времени.
