Не обращая на них особого внимания, Таня
развлекалась с контрабасом до тех пор, пока Маша Феклищева, проходившая по
коридору, не постучала в дверь ладонью и весело не крикнула:
– Эй! Кто там моих любимых кошечек пытает?
Таня опустила смычок. Уже возвращая контрабас
в футляр, она обнаружила на дне гребень, который когда-то давно одолжила
Милюле. Между зубцами застряла высохшая пиявка. Таня поклялась, что больше
ничего никогда не даст Милюле.
С другой стороны, как можно не дать, когда
тебя просят? Жадность – не заурядный порок, а бесплатная подписка на
деградацию. Главный принцип жизни – отдать больше, чем берешь. Больше любви,
больше внимания, больше сердечности. Дарить без надежды на ответный подарок и
улыбаться, не стараясь получить возвратную улыбку. При всех других условиях
пасьянс бытия не раскладывается.
Выпрямившись, Таня огляделась. Поручик Ржевский
с Недолеченной Дамой исчезли. Должно быть, отыскали себе другое развлечение.
Под ногами что-то зашелестело. Таня обнаружила, что один из звуков контрабаса
распахнул ящик стола, вытряхнув на пол его содержимое.
Пришлось все собрать, а собирая, пересмотреть.
Конспекты. Тетради. Старые фотографии три на четыре и десять на пятнадцать,
матовые и глянцевые, с которых сегодняшней выросшей Тане показывала язык
прежняя озорная малютка Гроттер. На самых старых фотографиях она была еще с
сероватой, похожей на шлепок гречневой каши родинкой на носу. За спиной ее
маячила круглолицая Пипа с собранными в кучку глазками.
Последней Таня подняла с пола толстую пачку
писем от настойчивого англо-саксонского подростка Пуппера. Письма сохраняли
запах фиалок, своей подозрительной устойчивостью наводивший на мысль, что Гурий
прыскал бумагу приворотным одеколоном.
Сейчас купидоны из Англии прилетали к Тане не
то чтобы редко, но с предсказуемо равным интервалом. Ощущалось, что писать Тане
стало для Гурия привычкой, скрашивающей его размеренный быт. Иногда Таня
представляла, что произошло бы, прими она однажды предложение Пуппера стать его
женой. С одной стороны, Гурий обрадовался бы, а с другой – озадачился, кому он
теперь будет писать по вторникам и субботам?
В субботних письмах Гурий обычно сообщал, что
мечтает уйти из драконбольной команды и, отвоевав у самой доброй тети право на
самостоятельность, зарабатывать рекламой реактивных метел и гонками на
выживание. Ко вторнику жизнь вновь начинала устраивать Гурия, и он ставил Таню
в известность, что из команды уходить не собирается, равно как и порывать с
тетей, а вместо гонок на выживание намеревается заняться тренерской работой и
благотворительностью, так как многие африканские гномики до сих пор не имеют
зонтика над головой и собственного английского разговорника.
В финале письма Гурий всякий раз вежливо
интересовался, не произошло ли в личной жизни Тани каких-либо полезных
изменений.
Как-то Таня, не удержавшись, поделилась этим с
позвонившей ей Гробыней.
– Прям детский сад! Всему надо учить! –
зевнула Склепова. – Ну ответь ему что-нибудь в духе: «Прости, дорогой! Я
очень занята. Консервирую бледные поганки, читаю литературу по воспитанию кошки
и едва ли могу быть тебе чем-либо полезна. Твоя Тэ».
Писать так Таня отказалась.
– Не могу. Жалко его. Буквы не
поднимаются, – сказала она и больше в разговорах с Гробыней эту тему не
поднимала.
Среди чопорных британских конвертов случайно
встретилась и забавная открытка от Шурасика, отправленная с помощью
тиражирующего заклинания:
«Всех, имеющих гендерное, социальное,
психосоциальное, профессиональное или какое-либо иное отношение к Восьмой
Марте, поздравляю с упомянутым праздником. Ваш Шурасик».
Открытка была вполне в духе Шурасика. Вроде
как и не поздравление, но одновременно поди докажи, что поздравления не было.
Закончив уборку, Таня взглянула на грифельную
доску. В центре доски настойчиво мерцал вопросительный знак. Убедившись, что
Таня его заметила, знак на мгновение превратился в укоризненный перст Медузии
Горгоновой, погрозил Тане и растаял.
«Ратная магия!» – вспомнила Таня, бросая
тревожный взгляд на часы.
Время еще было. Заглянув к Ягуну и
договорившись встретиться с ним и с Лотковой за полчаса до одиннадцати, Таня
прошла по галерее и оказалась там, где широкая мраморная спираль с застывшими,
точно из морской пены вылепленными перилами, вела вниз, в подземелье.
Таня остановилась, размышляя, а затем стала
быстро спускаться. Последнее время она частенько гуляла в подземельях. Ей
нравились гулкая музейная сырость подвалов, неподвижность воздуха, глуховатое
эхо шагов и весомая округлость никогда не видевших солнца камней.
Когда Таня устала бродить, она зашла в одну из
рукотворных пещер и присела на мраморную плиту. Во время последней магической
войны в Тибидохсе размещался лазарет. Умерших нередко хоронили тут же, в
подземных гробницах.
«Не обращайте внимания! Наша Гроттерша обожает
бродить по кладбищам!» – услышала Таня далекий детский голос. Кто сказал это?
Гробыня? Хотя какая разница, если это правда. Таня действительно любила
магические кладбища. Перед спокойной мудростью, которая смотрела с каждой
плиты, все сиюминутные заботы и проблемы казались смешными.
Таня сидела, впитывала тишину, слушала, как
где-то падают капли, просачивающиеся сквозь толщу камня, и размышляла. Мыслей
было много, и серьезных, но сменяли они друг друга бессистемно. Из темных
влажных стен выплывали, вспыхивали и погасали лица.
Неожиданно что-то заставило Таню обернуться и
всмотреться в стену. На расстоянии вытянутой руки в скале было вырублено
углубление. Заглянув, Таня обнаружила внутри медный котел. Хотя огня под ним не
было заметно, стенки котла дышали жаром. Внутри что-то озабоченно бурлило и
пыхтело. Крышка подскакивала, и вообще выглядело все так, будто котел давно
готов взорваться и ждет лишь зрителя.
– Абдулла! – окликнула Таня, решив узнать
у всезнающего джинна, что это такое.
Как выпускнице Тибидохса, ей не составляло
хлопот мысленно связаться с библиотечным джинном. Абдулла не отозвался, зато
без всякой видимой связи откликнулся Гуго Хитрый. Его красные помидорные щеки
зажглись на соседней плите. Судя по древней, на санскрите сделанной надписи,
под плитой был похоронен темный маг, во время одного из неудачных ритуалов
сожранный своей тенью.
– Приветствую тебя, Татиана! Почто ты с таким
недоверием приглядываешься к своим тезкам? – с клоунскими ужимками
произнес Гуго.
Таня с недоумением моргнула.
– С чего ты взял?
Гуго поправил парик и принялся наматывать его
букли на палец.
