– Ничего личного! Обобщение. Мне тут недавно
пришло в голову, что у человека двойственное отношение к тезкам. С одной
стороны, недоверчивое, потому как другой Андрей или другая Лена явно самозванцы
и настоящий носитель этого имени только ты, а в то же время кажется, что только
тезки его и понимают. Не так ли, Татьяна?
Таня засмеялась. Зная, что Гуго, как и Ягун,
наделен даром болтать бесконечно, убаюкиваясь собственными речами, она решила
немного его притормозить.
– Я, между прочим, звала Абдуллу. Ты разве
Абдулла? – спросила она.
Гуго последовательно оглядел себя, начиная с
левой ноги, поразмыслил и предположил, что насколько он властен над фактами,
Абдуллой он не является.
– А где Абдулла?
Гуго Хитрый заулыбался и, сделав характерное
движение указательным пальцем над правым ухом, сообщил, что джинн ушел в астрал
и обратно его следует ожидать только в сопровождении галдящей толпы муз.
– Ну что, выдергивать его? – предложил
он.
Таня покачала головой. От рассерженного
Абдуллы ответов не дождешься. Разве что свежеиспеченных проклятий из заветной
тетради.
– Я хотела спросить про этот котел, –
сказала она.
Гуго перескочил на противоположную сторону
надгробия. Мелькнули пышные банты на туфлях.
– Ого! Да это копилка Древнира! Кто ее тут
поставил, интересно?
– Копилка? По-моему, это кипящий котел!
Гуго хихикнул.
– Ты опять попалась на внешность предмета,
детка! В магическом мире все относительно. У фиалки может быть душа топора, вот
только рубить ею дрова не советую! Дрова, увы, будут смеяться, а фиалка
смертельно оскорбится. Если ты видишь копилку котлом, да еще кипящим, у тебя
все крайне запущено.
– Почему?
Гуго Хитрый обернулся. Проделал он это очень
своеобразно, лентой намотавшись на надгробие.
– Потому что это копилка несовершенных добрых
дел, несостоявшихся поступков, отыгранных назад благих намерений, неоказанной
помощи, внутренней путанности и так далее. Копилка того хорошего и светлого,
что могло состояться, но не состоялось. Однако все это, как ты понимаешь,
никуда не исчезло и стало твоим долгом, который будет непрерывно накапливаться,
пока его не заплатят.
– А если вообще не заплатят?
– Заплатят. Здесь или не здесь, но обязательно
заплатят, – заверил ее Гуго. – Пока же каждый, кто смотрит в эту
нишу, видит что-то свое. Такова была воля Древнира. У него тоже, увы, были
долги.
– А что видишь ты?
Гуго вымученно улыбнулся и как-то слишком лихо
дернул за букли свой парик.
– Да ничего! Только треснувшую глиняную
копилку. Это потому, что в этом мире у меня никаких дел уже нет. Ни добрых, ни
злых. Я старый несуществующий болтун из собственной книжки. Я потому и торчу в
этом мире, что в том, другом, меня не ждут никакие особенные бонусы.
– Да ладно, не скромничай! – сказала
Таня, остро ощутив в голосе Гуго горечь.
Гуго не ответил. Он вскинул голову,
прислушался и, взмахнув руками, растаял. Таня вновь хотела позвать его, но
внезапно к мерному звуку капель добавился новый, лишенный ритмичности и потому
беспокоящий звук. Кто-то шел по коридору в ее сторону. Не желая ни с кем
встречаться, Таня беззвучно отодвинулась в дальний угол, поджала колени и
затаилась за надгробием.
Из полумрака Таня увидела Медузию и Великую
Зуби. Чем-то огорченная Зуби смотрела себе под ноги.
– Я работаю ступенькой, и это чудовищно
грустно. Хотя бы потому, что на тебя все время наступают, – недовольно
произнесла она.
В пустом коридоре голос ее разнесся гулко и
отчетливо.
– Ступенькой? – переспросила Медузия.
– Представь, что существует скала, на вершине
которой ровное плато. Подняться на скалу можно только по вырубленной в скале
лестнице. Тибидохс – такая лестница. Я – одна из ее ступеней. Тысячи учеников
наступают на меня, берут мои знания, поднимаются ввысь и – исчезают на плато,
которого я даже не вижу. Вниз не спускается никто. Да и зачем благодарить
ступеньку? За что? За то, что наступил на нее? Они переросли нас и исчезли
где-то там, наверху.
Пока Зуби говорила, они уже миновали нишу.
Таня скорее услышала, чем увидела, что Медузия остановилась и всем телом
повернулась к Зуби.
– Ну-ну! Что за детский сад? «Переросли» –
громко сказано. То, что заяц прыгает на вершине горы, еще не означает, что заяц
выше горы. В остальном же, дорогая, ты меня удивляешь! Благодарности ожидают
только попрошайки, подсказавшие тебе название улицы, на которой сидят с
протянутой рукой. И не притворяйся, что не знаешь этого. У тебя обычная
депрессия.
Великая Зуби не стала спорить.
– Ты всегда была рассудительной, Меди. Но не
будешь же ты утверждать, что сама ничего не боишься? Особенно сейчас, после
этого урагана, когда улетели драконы и явился тот, кому задолжал Древнир. Сразу
три знака, один за другим – точно стук в дверь ночью! И Сарданапал, заметь,
предвидел все еще раньше, если решился нарушить запрет и обучить магспирантов
ратной магии!
Еще больше Таню изумил ответ Медузии. Слишком
мало он походил на ее обычные, категоричные, точно в бронзе отлитые ответы.
– Я боюсь так давно, что устала бояться.
Особенно сейчас.
Последние слова Медузии донеслись до Тани
приглушенно. Шаги удалились. Таня не решилась выглянуть. Для нее так и осталось
загадкой: знала ли Медузия, что она здесь, рядом, или была слишком погружена в
свои мысли, чтобы заметить ее.
«А ведь они люди… такие же, как и мы. Такие же
сомневающиеся, мятущиеся, с такими же слабостями… И тоже не всегда знающие,
что, зачем и почему», – подумала Таня с внезапным ощущением близости.
Это было странное ощущение. Тот, кто пять лет
назад казался непогрешимым и бесконечно мудрым, теперь виделся совсем иначе.
Идеализм восприятия исчез, уступив место ощущению равенства. Первый вернейший
признак взрослости, который при лучшем раскладе останется лет на десять. В
худшем же – навсегда.
«Сарданапал собирается обучать нас ратной
магии! А теперь вот и Медузия говорит о чем-то непонятном!» – подумала Таня.
Эта простая, всего из двух звеньев, логическая цепочка завершалась выводом,
который не мог не беспокоить.
* * *
С Лотковой и Ягуном Таня встретилась в
«светлой» гостиной Жилого этажа.
– С ума сойти! Из нас растят военщину! И,
самое неприятное, в такую рань! – зевая, жаловалась Лоткова.
