Сгоряча ему показалось, что упырь так и не
достал его ни разу. О чем-то вспомнив, он провел тыльной стороной руки по лбу.
Затихшая было узкая боль вновь обожгла его. На запястье остался липкий след.
– Он пытался ослепить тебя первым же ударом,
но взял чуть выше, – пояснил Бейбарсов и тотчас, не удержавшись, добавил:
– А жаль, повязка на глазу смотрелась бы романтично. Моей Лизон нравились такие
типажи. Глядишь, и нам не пришлось бы убивать друг друга.
– Вот и сидел бы со своей Лизон! – резко
сказал Ванька.
– Не могу. Лиза при всех своих несомненных
плюсах очень агрессивная дама. Причем атакует она очень коварно – сверхзаботой.
По мне уж лучше бы кирпичом.
– Сверхзабота – это как?
– Сверхзабота – это такая установка
профессиональной страдалицы, когда все по умолчанию потомственные свиньи, а ты
одна дюймовочка с голубыми глазами. Даже не знаю, какой тебе пример привести…
Ну, скажем, попросят ее знакомые два часа с больным ребенком дома посидеть. Она
за это время неотложку вызовет, ребенка в клинический госпиталь уложит и насчет
операции на носовой перегородке договорится, хотя у него обычный насморк. Опять
она вроде бы всех облагодетельствовала – и вновь ей никто спасибо не говорит.
– Но она же хотела как лучше! – горячо
сказал Ванька.
– В том-то и беда, – кивнул Глеб.
Рассуждая о Лизон, Бейбарсов не забывал быстро
спускаться, держа наготове бамбуковую трость и настороженно вглядываясь в
каждую нишу, достаточную для того, чтобы в ней спрятаться.
Зыбкая сырость забиралась Ваньке в рукава.
Тангро, не любивший сырости, шевелился под свитером.
– Холодно здесь, – сказал Ванька.
– Разумеется. Когда ты уже умер – приходится
думать о сохранности кожи, – пояснил Глеб мрачно.
Лестница в подвал была деревянной и неожиданно
длинной. Рассохшееся дерево стреляло и скрипело от каждого шага Бейбарсова. Под
Ванькой ступеньки, напротив, почти не издавали никакого звука.
– Как ты ухитряешься не скрипеть? Весишь ты
примерно столько же, но шума от тебя раза в три меньше, – шепнул Глеб
удивленно.
Ванька не стал говорить, что жизнь в чаще
приучает к тишине и осторожности. Шумные в лесу долго не живут.
– Нашел на чердаке в сторожке брошюрку для
партизан. Пожелтевшая такая, толковая. Чтобы производить меньше шума, по рыхлой
земле или пашне надо идти, наступая пяткой. По твердому грунту или грунту с
камнями – носком. По траве – равномерно всей стопой.
– А по деревянным ступенькам?
– Про деревянные ступеньки там ничего нет. Это
я вычислил уже опытно. Тоже всей стопой, но когда наступишь, не перемещать
центр тяжести ни назад, ни вперед. Так скрипа меньше.
– Стиль буратинки? – серьезно уточнил
Глеб.
– Все лучше, чем стиль пустого ведра, которое
волокут за собой на веревке, – ответил Ванька.
Бейбарсов не стал спорить. Он уже остановился
у низкой железной двери, в которую можно было войти лишь пригнувшись. С другой
стороны доносился гул голосов. Прямо на металле прыгали белые буквы из
баллончика. Поспешные буквы, разной величины:
«ПреЖде чЕм воЙти – пОдУмАй: а оНо теБе нАдо?»
– Люблю здоровый упырский юмор! – сказал
Ванька.
Не поворачиваясь, он почувствовал, что Глеб
наклонил голову и внимательно посмотрел на него.
– Ты еще не раздумал отдать мне Таню? –
послышался из полутьмы его вкрадчивый голос.
Вместо ответа Ванька решительно вытер перстень
о рукав свитера. Сухие перстни лучше выбрасывают искры.
– Ну на нет и суда нет! – сказал
Бейбарсов, пинком открывая дверь. – Ребята, мы на дискотеку! – с
вызовом объявил он.
Ванька, ворвавшийся в подвал следом за
Бейбарсовым, прищурился от неожиданно яркого голубоватого света, бившего из
стоящей на столе высокой стеклянной лампы. Прямо перед ними буквой Т вытянулся
длинный дощатый стол, за которым помещалось около трех десятков упырей.
Посреди стола стоял длинный, недавно
выкопанный гроб со следами глины на обитых тканью стенках. Крышка гроба была
еще заколочена, и потому сложно сказать, готовились ли упыри к торжественному
обеду или принимали в свои ряды нового члена.
На самом почетном месте стола, там, где
встречались две перекладины буквы Т, сидел костистый лысый упырь. Когда дверь
распахнулась, он ломко, в два приема встал и, почти касаясь потолка маленькой,
похожей на набалдашник трости головой, уставился на Ваньку.
Верхняя синяя губа медленно поползла к носу.
Ваньку, помнится, остро поразило, что зубы у упыря были мелкие, желтые,
обломанные, за исключением двух глазных, крупных и белых, медленно выползавших
из стершихся челюстей. Из мертвых красных глаз смотрела на Ваньку взбесившаяся
пустота.
– Живая кровь! – произнес упырь забитым
землей голосом.
Потом перевел взгляд на Бейбарсова и
неприветливо просипел:
– Мертвая кровь, трусливая кровь! А тебе что
тут надо? Добычу нам привел?
Это было все, что он успел произнести.
Бейбарсов с перекошенным лицом сделал шаг вперед. Бамбуковая трость с костяным
наконечником, брошенная с расстояния в четыре метра, вошла упырю в левый,
лишенный зрачка красный глаз.
Ванька запомнил все с замедленной ясностью,
точно составленной из отдельных кадров. Упырь покачнулся, потянулся к трости, но
рука его повисла. Ванька услышал противное шипение. На короткий миг все тело
упыря до последнего пальца вспыхнуло изнутри багровым. Сияние это заметно было
даже под одеждой, но особенно отчетливо на открытых участках тела. В полной
тишине послышался негромкий звук, напоминавший звук пробки, которую за цепочку
выдергивают из полной ванны. Рубашка на груди у упыря вспыхнула в одном месте
алой точкой, словно прожженная изнутри сигаретой.
Нечто жуткое, похожее на темный вихрь,
вырвалось из нее, широкой петлей скользнуло над головами, безуспешно попыталось
коснуться Ваньки, неприязненно отпрянуло от Бейбарсова и с диким воем умчалось
в никуда, оставив на потолке выжженный след.
