– О, крайне простой! Ты покажешь всем пустой
зажатый кулак и спросишь, что у тебя в руке? Когда же тебе что-то ответят, ты,
не разжимая руки, задашь другой вопрос: «А как выбросить это так, чтобы оно
больше не вернулось?»
– Воображаю, сколько чуши мне наговорят! –
сказала Таня.
Сарданапал кивнул и улыбнулся. Когда он
улыбался, кончики его усов – желтовато-белые, тонкие, вздрагивали и начинали
завиваться.
– Именно за этой чушью я тебя и посылаю! Чушь
или нет – главное, не забудь ни слова, – предупредил он.
Таня на секунду закрыла глаза. Задание
укладывалось в ее сознании неповоротливо, как альпийская куртка в тесном
чемодане. Маги ее возраста – это кто? Не Бессмертник же Кощеев! Ну, допустим,
однокурсники. Главное, не перепутать вопросы и тщательно все запомнить.
– А телепатов блокировать, если
полезут? – обеспокоенно уточнила она.
Сарданапал ответил, что телепаты его не
волнуют. Если кто-то хочет выказать сообразительность, вперед и с песней!
– Сколько у меня времени? – спросила
Таня.
Это тоже оказалось неважным.
– Три дня… ну пять… за сколько управишься. В
Тибидохсе мы всем объявим, что ты полетела искать драконов. Ступай!
Академик легонько подтолкнул Таню к двери, но
внезапно вернул ее и обнял. Мантия Сарданапала дохнула на Таню смесью розового
масла и копоти тарарахова камина.
– Удачи! – сказал он.
Таня с усилием прохрипела: «Спасибо!» Она
могла только хрипеть, потому что борода академика, воспользовавшись случаем,
захлестнула ей шею. Поддавшись всеобщему вирусу нежности, к ним косолапо
приблизился Тарарах и обнял вместе и Таню, и академика. Сделано это было от
всей широкой пещерной души.
Тане почудилось, что она попала под пресс.
Сарданапалу, видимо, померещилось нечто сходное, потому что, выпутывая Таню из
бороды, он укоризненно сказал питекантропу:
– Ты головой-то думай! Смотри, она вон вся
посинела!
– Я думал – гы! – от радости! – стал
оправдываться Тарарах.
Прощаясь с Таней, Ягге тоже на мгновение
прижалась к ней. Таня почти с испугом обнаружила, какая старушка маленькая и
сухонькая. Внезапно Ягге отстранилась и костяшкой указательного пальца больно
стукнула Таню по лбу.
– Ты это… не дури, девка!
– За что? – охнула Таня.
– Сама знаешь за что! Будешь дурить – больнее
получишь! От двоих получишь. И от меня, и от жизни! – сказала Ягге, грозя
Тане сухим кулачком.
Когда Таня, оглядываясь, вышла из берлоги
Тарараха, Ягге сердито подступила к академику.
– Мужской подход, нечего сказать! Кого еще
вышвырнуть зимой на мороз, как не хрупкую девушку, которую три четверти часа
назад едва не прикончил сфинкс! Послали бы лучше моего Ягунчика – вот уж кто
помесь электровеника с электрочайником! Авось бы пролетался и проветрил мозги
от дури! Плечи во весь дверной косяк, язык как мельничные крылья вертится, а в
мозгах ворона гнездо свила! – сказала она с раздражением.
Тарарах подбросил в камин березовое полено.
– Эй, ты чего, Ягге? Никогда не слышал, чтобы
ты ругала Ягуна! – пробасил он.
– Кого люблю – того и бью! Нет, чтоб в меня
уродиться, а то весь в своего папашу-алиментщика! Тот тоже вечно искал себя в
трех соснах и тут же терял. Дури море, а ответственности как у
консервированного упыря! Запудрил девчонке мозги, а теперь в кусты. Он, мол,
весь такой противоречивый, что, кроме пылесосов, его никто не понимает. Он знай
себе посвистывает, а она тайком рыдает у меня в магпункте! Если лопаешь шоколад
– убирай за собой бумажки!
Стены берлоги Тарараха мелко задрожали.
Академик успокаивающе коснулся ее руки. Ему, как никому другому, было известно,
что Ягге тоже умеет бушевать. Не факт, что помесью электровеника с
электрочайником Ягун стал именно в своего папашу-многоженца. Не исключены и
другие, уходящие в языческие дали, линии наследования.
– Послушай, Ягге!.. – начал он.
Ягге замотала головой.
– Не желаю я ничего слушать! Я вижу, что Ягун
повторяет путь своего отца и беспомощность своей матери, наложенные на мои
собственные ошибки. Не наложенные даже – умноженные! При наследовании
недостатков работает не сложение, а умножение!
– Разве ты совершала какие-то ошибки,
Ягге? – ласково спросил академик.
– Я только их и совершала! Я слишком любила
мать Ягуна. Я сделала ее капризной и неприспособленной, слишком защищенной, что
ли… Человек, долго живущий с родителями, с бабкой, неважно с кем, –
самоубийца. Яблоко, созревшее на ветке, должно упасть с дерева, чтобы подарить
жизнь другим яблоням. Если же яблоня пожалеет свое яблочко и не позволит ему
упасть, яблоко мумифицируется прямо на ветке. А когда на ветке остается одна
слизь, яблонька может тихо радоваться результату своего безудержного эгоизма.
– Слушай, Ягуну не так много лет!
– Ну и что? Возраст – лучшая отмазка для нуля,
которого достают вопросами, почему он такой круглый, – с сердцем сказала
Ягге.
Было заметно, что у нее успело скопиться
большое раздражение против внука, которое при неосторожном вопросе Тарараха
прорвалось наружу.
– Ну-ну, Ягге! Разве я против, чтобы
проветрить Ягуна? Завтра же мы отправим его искать драконов! Все же остальное
пусть сделает Таня.
– Но почему?
– Хотя бы потому, что из четырех ответов,
которые она получит, нам с Меди, говоря откровенно, нужны лишь два. Последние
же два нужны самой Тане…
В голосе академика, обычно довольно мягком и
уступчивом, прозвучала решимость человека, который только что со щелчком
захлопнул шахматную доску и теперь чуть встряхнул фигуры, проверяя, улеглись ли
они.
Ягге почти сдалась, но все же сомнения
остались.
– Но можно же было дать девочке отдохнуть хотя
бы сутки! Это чудище вылакало ее до дна, я же самое большее сумела залатать
дыру.
– Силы ей даст сама дорога. Но если и не даст,
это не так важно. Успевает не сильный. Сильный выдыхается и падает, и тогда
собственная сила в клочья разносит его и его надежды. Успевает упрямый и
искренне ищущий. Я надеюсь на Таньку.
Глава 7
Магадые Магабрачные
Человек сам по себе не производит зло или
добро. Они существуют до него. Но он способен приумножить зло или добро, точно
земля, которая способна прорастить и многократно приумножить любое посаженное в
нее семя.
«Диалоги златокрылых»
