– Пуф! – крикнул купидон.
Розовый, обкусанный, с отогнутой третьей
фалангой палец, ткнул куда-то за ее спину.
Таня оглянулась скорее от неожиданности, чем
действительно введенная в заблуждение наивным трюком. Купидон выхватил у нее
коробку с конфетами и, стремглав взлетел, так и не отдав конверта.
– Разводка? Ах ты, мелочь амурная! –
вспылила Таня.
Она вскинула перстень, но попасть в купидона
было нереально. Летел он зигзагами, с подкрутками, со сменой высоты,
увертываясь от возможных магических искр. Заметно было, что это жучок опытный,
побывавший во многих передрягах.
К счастью, контрабас был недалеко. Запрыгнув
на него, Таня погналась за купидоном. Тот, обнаружив погоню, заверещал и
штопором ввинтился в вымороженное зимнее небо. Таня запоздала с маневром, и
встречный ветер, ударив в днище контрабаса, отбросил ее, едва не размазав о
стену неудачно подвернувшегося дома. Прижавшись грудью к грифу, Таня сделала
горку, плавно перешедшую в боевой разворот. Купидончик, привыкший иметь дело с
дебелыми матронами, никак не рассчитывал на такую прыть. Он даже крыльями
перестал махать от изумления, когда Таня оказалась перед ним. Крепкая рука
сгребла его за шиворот.
– Письмо! – сказала она строго.
Скорчив рожу, купидончик послушно сунул ей
конверт и, неудачно попытавшись лягнуть Таню босой ногой, чесанул в сторону.
Таня продолжала зорко наблюдать за ним. Опыт подсказывал, что этому коварному
народцу доверять нельзя. Да, так и есть! Отлетев метров на тридцать, купидончик
оглянулся и с угрозой схватился за лук. Таня в ответ подняла перстень.
Некоторое время оба угрожающе целились друг в друга. Наконец купидончик пожал
плечами, опустил лук и удалился уже окончательно.
– Вот и славно! Знаю я этих гадиков!
Схлопочешь стрелу и потом всю жизнь будешь вздыхать по полярнику, который
десять месяцев в году живет на Северном полюсе, а два месяца до него
добирается, – сказала Таня.
Длинный конверт, который Таня продолжала
держать в руке, напомнил о себе едва заметной дрожью. Таня не спешила читать
письмо, оттягивала удовольствие. Оттягивала отчасти и потому, что удовольствие
вполне могло и не оказаться таковым. Вдруг это очередное послание от Пуппера,
начинающееся с неизменного: «Май диа Таня!»
Таня снизилась, вновь спрятала контрабас в
футляр и тогда только распечатала конверт. Ей хотелось еще немного помедлить,
но все же взгляд неосознанно, почти против воли, скользнул по строчкам, и
тотчас высокие узкие буквы ураганом промчались сквозь ее сознание, смяв его.
Письмо состояло всего из нескольких строк.
«Я ранен. Мне нужна твоя помощь. От того,
придешь ли ты, зависит и жизнь Ваньки. Следуй за летучей мышью.
Верь мне и не надо вопросов!
ГБ».
Никакой летучей мыши Таня поблизости не
обнаружила, но когда она перевернула конверт, наружу выпало несколько тонких
высушенных костей, соединенных кожистыми крыльями. Они не шевелились, но Таня
была уверена, что, когда будет нужно, за этим дело не станет.
Таня вскочила, затем опять села, затем опять
вскочила. Споткнулась, увязла в снегу, и в ужасе отпрыгнула, не понимая, кто
хватает ее за ноги. Заблудившееся сердце прыгало в горле.
Уронив письмо, Таня присела и уткнулась
виноватым лбом в футляр контрабаса. Контрабас откликнулся ободряющим гулом. Эта
привычка искать утешения у контрабаса пошла из детства. Запах футляра и его
ворчливый скрип всегда ободряли Таню.
В конце концов, именно его футляр служил ей
колыбелью, когда Нинель и Герман Дурневы обнаружили плачущую девочку на лестничной
площадке.
– Что делать, дед? – спросила Таня.
– Уот Хекюба ту хим, ор хи ту хекюба, зэт хи
шуд уип фор хер?
[5]
– намеренно коверкая английское произношение, пропыхтел Феофил Гроттер.
Таня нахмурилась:
– А нормально сказать нельзя? В конце концов,
у тебя не две дивизии внучек, чтобы дарить их некромагам. Так идти или нет?
– Какой бы поступок ты ни совершила, ты о нем
пожалеешь. Так что лети, если хочешь, но знай, что я накладываю liberum veto
[6]
, –
перстень слабо вспыхнул и погас.
Он уже исчерпал свою сегодняшнюю словесную
энергию.
Наконец Таня успокоилась. Если, конечно, это
состояние можно было назвать покоем. Оно было подобно тому, как если бы некий
сильный маг заморозил кипящую воду, и она так и застыла бы со всеми всплесками
и пузырями.
Таня попыталась сосредоточиться. Бейбарсов
ранен и обращается к ней – это вполне естественно. Конечно, помогать или нет –
вопрос не стоит. Когда человеку нужна помощь, она обычно нужна ему немедленно.
Через три дня ему, возможно, будут нужны только венки.
Единственное, что ее настораживало в
письме, – скрытая угроза в адрес Ваньки. С точки зрения Тани, это было
мерзко и невеликодушно. Ваньку-то зачем сюда припутали? Вроде как «добренький»
Бейбарсов страхуется и берет Ваньку в заложники ее прилета. Нечто в духе:
«Поцелуй меня нежно в щечку, или я кину кирпичом в твоего песика».
Письмо Глеба, которое она снова подняла,
зашелестело у нее в руках.
«Верь мне и не надо вопросов», – прыгнула
Тане в глаза последняя фраза.
– Ага, как же! Не надо вопросов! Как это
по-самцовски! Маршируй на «ать-два», курица, и ни о чем не думай! За тебя уже
все решили!
Схватив зудильник, Таня принялась лихорадочно
запускать яблоко, пытаясь связаться с Ванькой, но связи не было. На экране Таня
видела лишь выстриженный из неба круг, по которому плыла вытянутая, похожая на
скрученное полотенце туча.
«Спокойно! – сказала себе Таня. – Не
паникуй! Ты же сердцем чувствуешь, что все с Ванькой будет хорошо. Как там
говорит Ягун? Поспешность нужна только в супермаркетах при продаже просроченных
продуктов!»
О чем-то вспомнив, Таня распахнула футляр
контрабаса и стала рыться в кармане, подшитом к подкладке. Вот и он –
маленький, узкий нож для гусиных перьев.
