– А вы с Аббатиковой сами не можете? –
удивилась Таня.
– А ля гэр ком а ля гэр!
[9]
– услышала Лизон и от досады едва
не перегрызла вилку.
– Раньше могли. Теперь нет. Он не хочет
показываться нам.
Таня понимающе кивнула и объяснила Свеколт
дорогу к будке у переезда. Несмотря ни на что, Бейбарсов не прав. Конечно,
отправиться в Тартар с высоко поднятой головой жест красивый, да вот только в
Тартаре этого не оценят. Перечеркивая тех, кому ты дорог, ты вместе с ними
перечеркиваешь себя. Свеколт не переспрашивала. Дорогу она поняла почти
мгновенно, хотя станция была самая захолустная и ее название явно ничего не
говорило ни Ленке, ни подошедшей Аббатиковой.
Собирались некромагини недолго. Ленка что-то
шепнула Шурасику и исчезла вместе с Жанной. Немного погодя на вешалке растаяли
и их куртки, которые они забыли взять с собой сразу.
– Могли бы хоть попрощаться… – сказала
Гробыня.
Скальпельная решимость Свеколт и Аббатиковой
напомнила Тане, что раскачиваться долго нельзя. Прошло уже несколько дней, а
поручение Сарданапала было до сих пор не выполнено. Сфинкс по-прежнему лежит в
берлоге Тарараха и ожидает ответа.
Задавать вопросы Ваньке Таня не стала. Ее не
оставляло ощущение, что делать этого не следует. Таня попыталась заговорить с
Жикиным, но тот слышал одни цитаты, пока она не догадалась стереть со стола
руну.
– Что у меня в руке ? – спросила Таня,
поднося к его носу кулак.
Жорик на всякий случай дернулся. С Танькиным
кулаком у него были связаны неприятные воспоминания.
– С Ванькой в эти игрушки играй! – сказал
он.
– А как выбросить это так, чтобы оно больше не
вернулось ?
– Пожертвуй кому-нибудь, только
отстань, – проворчал Жикин и отодвинулся вместе со стулом.
Когда Таня ушла, Жорик с явным облегчением
вздохнул и покрутил пальцем у виска.
– Весь Тибидохс пробегала за мной и совсем
свихнулась, – сказал он удивленной Светке.
– А мне показалось, ты ее боишься. Ты щурился,
как наш кот, к которому папа идет с веником, – сказала Светка.
Жикин посмотрел на нее с подозрением.
Наблюдательных девушек он опасался. Кроме того, у Светки оказался папа, а
девушек с активными папами он не любил.
Таня тем временем уже подошла к Шурасику.
– Что у меня в руке ? – спросила она
решительно.
Шурасик за цепочку вытянул из кармана монокль
и устремил его на Танину руку.
– В основном кости. Могу перечислить их все по
латыни, если тебе интересно, – ответил он вежливо.
Таня подумала, что чужой латыни Феофил Гроттер
точно не вынесет.
– А как выбросить это так, чтобы оно больше не
вернулось ?
– Способов море, – охотно пояснил
Шурасик. – Можно отрубить. Скормить какому-нибудь хищнику.
Трансформировать в крыло преобразующим заклинанием. Единственное, чего бы я
тебе не советовал: отдавать руку некромагу.
Таня кивнула, благодаря Шурасика за ответ, а
еще больше за то, что он ничему не удивился, и отошла на несколько шагов.
– Что у меня в руке ? – спросила она.
Вопрос был обращен к Семь-Пень-Дыру, но как-то
так получилось, что Дыр улетучился, а перед Таней выросла Лизон.
– Мое счастье! Ты украла его! Раздавила в
своих красных бесформенных пальцах! – заголосила она, стекленея глазами,
что было очевидным признаком истерики.
А уж что-что, а истерить Зализина умела с
полным отрывом от реальности. «Профессиональная истерика – это такая
высокооплачиваемая работа! Если этот дар есть – никакой магии не нужно!» –
говорил, помнится, Ягун.
Лизон всегда была такой. Еще в лопухоидном
мире, до Тибидохса, она специализировалась на «качании прав». Школьных, человеческих
и прочих. Вечно рассуждала, сколько учитель имеет право задать, а сколько не
имеет, записывала номера пылесоса, который чешуей обрызгал, и делала многие
другие как будто правильные, гражданские, но вместе с тем скользкие какие-то
вещи.
– Может, это и правильно, когда у человека
есть самоуважение. Но самоуважение не должно поглощать самого человека. Тогда
это уже называется иначе. Равно как и бережливость называется иначе, если
перешагивает грань, – как-то сказал Сарданапал Медузии, когда они говорили
о Лизон.
– А как выбросить это так, чтобы оно больше не
вернулось ? – безнадежно спросила Таня, понимая, что отступать некуда.
– Отдай своему Ванечке! – сказала
Зализина, и это был первый случай за всю историю их знакомства, когда слова
Зализиной напугали Таню.
«Ну вот и все. Теперь можно и к
Сарданапалу», – сказала она себе, взглядом отыскивая, где оставила футляр
с контрабасом. Оказалось, что буквально за мгновение до того, как она коснулась
футляра взглядом, Ванька подошел и, привычно обняв футляр, выпрямился с ним
вместе. Таня вновь ощутила, что Ванька понимает ее даже не с полуслова, а с
четвертьмысли.
«Может, я Ванькино ребро? Ну так же, как Ева,
сотворенная из ребра Адама?» – подумала она.
От Зализиной, приклеившейся к ней как клещ,
Таню спасла Гробыня. Она подошла и обняла Гроттер сзади, положив подбородок ей
на плечо.
– Отстань от Танюхи! Будешь плохо себя вести,
сглажу – и тебя на том свете засунут в компьютерную игрушку трупиком! –
предупредила она Лизон.
Зализина сердито отвернулась. Истерики любят
серьезное и вдумчивое к себе отношение. Без вдумчивого отношения по полу
кататься неинтересно.
Таня еще раз поздравила Гробыню и попрощалась
с ней.
– Извини, что без подарка!
– Да ладно! Лучший мой подарочек – это
ты! – ответила Склепова фразой из мультика. – Главное, проверь, чтобы
в кармане вилок из ресторана не оказалось!.. Удачи, Танька! Я тебя люблю!
Когда Таня уходила, Гробыня уже жизнерадостно
сообщала Попугаевой, что к ее родителям они с Гуней заглянут завтра и посидят
там еще часика два-три. Жалко, что Гунину маму нельзя пригласить, потому что
она уехала в Караганду в составе женской команды по боям без правил.
На улице Таня повернулась к Ваньке. Он стоял
на ветру с ее контрабасом, светящийся и неоновый от льющегося с ресторанной
вывески света, и пытался одной рукой застегнуть куртку. Контрабас он при этом
не выпускал, ибо это нарушило бы его верность Тане, выражавшуюся в верности
принадлежащему ей предмету.
Таня помогла ему.
– Тебя долго не было. Я ждала. Почему ты так
долго не прилетал? – тихо сказала Таня.
