– А вы почему не ловили? Вас же тут,
дармоедов, целая толпа! – рявкнул Соловей.
Джинн горячо залопотал что-то невнятное, из
чего Таня заключила, что им, бедолагам, помешали роковые обстоятельства,
которых он, Махмуд ибн Юсуф ибн кто-то там, еще не придумал.
– Но драконов же удержала Грааль Гардарика
! – с надеждой сказала Таня.
– Ураган снес Грааль Гардарику еще на
рассвете. Иначе он вообще не ворвался бы на Буян! Не думаю, что Сарданапал
восстановит ее раньше вечера. Где к тому времени будут драконы, предсказывать
не берусь, – отвечал Соловей.
В его голосе была непривычная горечь. Плоское
желтоватое лицо казалось вылепленным из мятой бумаги.
– А если догнать? – сгоряча вызвалась
Таня.
Соловей усмехнулся и ничего не ответил,
позволив ей самой осмыслить всю наивность затеи.
Драконы, особенно испуганные или разозленные,
летят вдвое быстрее любого контрабаса, не говоря уже о пылесосах, метлах и
прочем мусороуборочном инвентаре. Драконюх же неспособен был даже внятно
объяснить, в какую сторону они полетели. Ему вообще показалось, что в разные,
хотя потом все почти наверняка сбились в стаю.
– Я все равно полечу! Вдруг повезет! Драконы
могут носиться над Буяном кругами! – упрямо заявила Таня.
– Не сейчас! – отрезал Соловей. –
Только попробуй не послушаться – узнаешь, что такое штопорный свист! Одна
закрученная струна от твоего контрабаса, думаю, все же останется.
Таня усомнилась, что у Соловья поднимутся губы
на ее заслуженный инструмент, однако проверять не стала. В некоторых случаях
«нет» может означать «да», однако сейчас лучше не экспериментировать.
– Но почему? – спросила она.
– Посмотри на небо! – велел Соловей.
Таня послушалась. Воздух как-то странно
сгустился. Казалось, его можно резать ножом и укладывать на бутерброд. Со всех
сторон на Буян наползали многослойные тучи. Сверху сквозь них еще робко
пыталось пробиться солнце, однако ближе к земле тучи стали уже фиолетово-сизыми,
непроницаемыми.
– Хотите сказать, в таких тучах я их не
найду? – беспомощно спросила Таня.
– Хочу сказать, что через двадцать минут ты не
найдешь Буяна, – пояснил Соловей.
Он не ошибся. Не успела Таня вернуться в
Тибидохс, как снег повалил так густо, точно там, наверху, двести тысяч подушек
одновременно сделали харакири. Снег налипал на одежду, на волосы, даже на
ресницы. Таня едва добралась до окна. Отяжелевший контрабас повиновался плохо.
Таня поняла, что не послушайся она тренера и помчись искать драконов, она
сгинула бы без следа в этой снежной массе, такой густой, что даже смычок в
вытянутой руке едва различала.
Снег валил весь день. Он заполнил ров и иссяк
лишь к вечеру. Громадные тучи высыпались без остатка. «Отбомбились!» –
констатировал Ягун. Парк занесло, и лишь незамерзший пруд смотрел в небо
немигающим и растерянным темным зрачком.
Глава 2
Nec pluribus impar
[1]Невозможно закопать на пути человека все ямы,
зато можно научить его из них вылезать.
Медузия Горгонова
Ванька не любил гостиниц в небольших городах.
Точно солдаты, которым приказали рассчитаться на первый-второй, они делились на
две примерно равной численности группы. Одни были убитые и прокуренные. Запах
табака навечно поселился в их покрывалах и шторах и не выветривался даже
заклинаниями ураганного ветра. Кран в ванной капал прозрачными слезами, а ночью
через равные промежутки времени горестно булькал, всхлипывал или икал.
Населялись такие гостиницы большей частью командированными, которые вечером
дисциплинированно расходились по номерам, прежде товарищески разводя ослабших
от непрерывного бухучета.
Гостиницы второй группы были полной
противоположностью первым. Шторы в них не пахли табаком, краны не капали, лифты
не гудели, а номера открывались не прокручивающимися ключами, а магнитными
карточками. В каждой комнате обязательно стояла вазочка с сушеными лепестками
роз. На телевизионном пульте обретался таинственный след помады, а кокетливые
шторы напоминали фату невесты. На стенах селились картины, изображавшие не
родные березки, а какой-нибудь манерный европейский городок.
Командированные в гостиницах второго рода
почти не водились. Населялись они в основном мирными пожилыми стадами
путешествующих германцев, а также американцами и англичанами средних лет,
невесть что забывшими в российской глубинке. Эти вторые на туристов были похожи
мало, а на собственников крупного бизнеса еще меньше. На лицах у них был вечный
насморочный сплин. По утрам за завтраком они долго щекотали желтым ногтем
дрожащий омлет, точно желая услышать, как он не выдержит и хихикнет.
Знатоком гостиниц Ванька стал не так давно и
во многом поневоле. Ночами, коченея на пылесосе, он выслеживал неуловимую многоглазку
. Всматривался в синевато-пористую, похожую на застывшие волны, снежную гладь,
надеясь увидеть внизу слабую вспышку маленьких цветов.
Ваньку вела та спокойная, неприметная сразу
сила, которая всегда заставляла его доводить намеченное до конца, какие бы
непредвиденные препятствия ни появлялись в процессе. Сила эта проявлялась давно
и во всем. Еще до Тибидохса, когда ему было лет восемь, Ванька задумал
построить яхту внутри бутылки. По неопытности с самого начала он промахнулся и
бутылку взял неподходящую, пивную, мало того что с зеленым малопрозрачным
стеклом, но еще и с дефектным утолщением внутри горлышка, которое мешало
проталкивать внутрь детали. Но все же он справился, хотя у него ушло на это
долгих четыре месяца.
Так же получалось и теперь. Местонахождение многоглазки
Ванька ощущал с точностью в пятьдесят квадратных километров. Другими словами,
найти ее было так же трудно, как яблоко, о котором только и известно, что оно
спрятано где-то в Москве. Ночь проходила за ночью, а поиск все не давал
результатов.
Под утро окоченевший, почти превратившийся в
сугроб Ванька осознавал, что ему надо где-то отогреться и отоспаться. Спать в
поле не решился бы даже маг уровня Сарданапала. Даже джинн Абдулла не отважился
бы, ибо от мороза джинны сгущаются и впадают в спячку.
Ванька разворачивал карту и отыскивал на ней
тот населенный пункт, что был поближе. В поселках гостиницы встречались
нечасто, так что, при возможности, он предпочитал выбирать город, даже если до
него надо было лететь на час дольше.
