Компания разделилась. Пока Ягун выкарабкивался
из сугроба и, охая, искал пылесос, Ванька и присоединившийся к нему Соловей
полетели к ангарам, увлекая за собой драконов. Таня же опустилась на стену
рядом с Медузией и Сарданапалом.
Сарданапал повел Таню к себе в кабинет.
Впереди, не по-женски решительно, шагала доцент Горгонова. Копна ее волос
шевелилась в такт шагам. Крайние пряди едва слышно шипели. Для тех, кто хорошо
знал ее, это было верным признаком, что Медузия не в духе.
– Как сфинкс? – спросила Таня.
– Прекрасно. Замечательный аппетит. Чудесное
самочувствие! Вы об этом хотели узнать, аспирантка Гроттер? – с иронией
отвечала Медузия.
Таня пожалела, что вообще открыла рот. Горгона
она Горгона и есть, хотя, конечно, и Медузия.
Таня любила кабинет главы Тибидохса. Все здесь
дышало неизменностью. Клетка с запертыми черномагическими книгами, скрипучее
кресло, маленький золотой сфинкс на двери. Слушая Таню, академик довольно
кивал, улыбаясь в усы.
– Полная бессмыслица! Особенно про некромага и
про Ваньку! – не выдержав его улыбчивого благодушия, брякнула Таня.
– Ну это-то как раз прозрачнее не бывает. На
вашем месте я сделала бы выводы, аспирантка Гроттер, тем более что последние
два ответа нас абсолютно не касаются, – ледяным тоном произнесла доцент
Горгонова.
Таня вздрогнула и обернулась. Медузия, о
которой она забыла, стояла за ее спиной, переставляя в шкафу книги.
– А кого касаются? – растерялась Таня.
Академик примирительно улыбнулся доценту
Горгоновой.
– Меди! Я думаю, общая картина нам ясна. Имя
«Ванька» в ответах повторяется дважды, и как минимум один раз это нас
затрагивает. Позови, пожалуйста, ко мне Ваньку, если тебе это несложно! –
попросил он.
– Мне это сложно, но я это сделаю, –
холодно отвечала Медузия.
– Как ответ может быть связан с
Ванькой? – спросила Таня, когда доцент Горгонова выплыла из кабинета с гордостью
покидающей порт испанской каравеллы. – Хотите сказать, если мы скажем
сфинксу «Ванька», он уйдет?
– Нет, разумеется! В звучании слова «Ванька»
нет абсолютно ничего рокового! Даже если мы соберемся всем Тибидохсом и
произнесем «Ванька» все разом, пригласив поручика Ржевского в качестве
руководителя хора, то сфинкса этим не изгоним, разве что своими воплями вдавим
серные пробки так глубоко ему в мозг, что они встретятся, – сказал
Сарданапал.
Он подошел к висевшему на стене календарю и
тщательно, точно ребенок, касаясь пальцем каждого числа, пересчитал даты.
– У нас ровно пять дней, чтобы подготовить
Ваньку ко всем возможным случайностям.
– Вы серьезно?
– Гм-гм… Хвастать не стану, но когда-то мне
удалось за две недели вырастить элитный спецназ из горшечной группы детского
сада, – проговорил академик самодовольно.
– Разве Ваньке придется сражаться?
– Без сомнения. Но вот какие формы приобретет
это сражение, сказать сложно, – произнес Сарданапал.
Таня вздохнула. Идея академика казалась ей
далеко не блестящей. Так уж устроен человек, что, когда припечет, он способен
скорее поверить вызвоненному из телефонного справочника герою, которого никогда
прежде не видел и знает только его часовые расценки за совершение различных
геройств, чем кому-то из близких и хорошо известных людей. Проклятое сомнение,
когда же ты прекратишь ползать по миру?
– Вы уверены, что Ванька справится? –
спросила Таня.
– Уверенность – это такой маленький, почти
крошечный кусочек веры, а вера творит чудеса, – отвечал академик.
Он задумчиво взял со стола гребень и стал
расчесывать бороду. Тане почудилось, что борода замурлыкала от удовольствия,
хотя никаких очевидных звуков она не издавала, а лишь выгибалась, и по ней
пробегали серебристые волны. Тане вспомнилось, что однажды на втором курсе Ягун
нашел в аудитории после лекции волос академика, ради эксперимента разорвал его
на три части и произнес: «Трух-тибидох!» Рвануло так, что в аудитории не
осталось ни одного целого стекла, а сам Ягун заикался две недели. Бороды
волшебников не переносят насмешек.
«Если последние два ответа не нужны Медузии,
то они касаются меня. Вот почему Сарданапал настоял, чтобы полетела именно
я», – внезапно поняла Таня.
При всей важности открытие Таню не потрясло.
Оно лишь подтвердило то, о чем Таня и сама уже думала.
* * *
Для Ваньки начались тяжелые дни. С утра и до
вечера он был занят то с академиком, то с Медузией, то с ними обоими. Как-то
Таня и Ягун попытались пробиться к Ваньке в двенадцать ночи, чтобы хоть мельком
его увидеть, но обнаружили перед дверью комнаты Пельменника с секирой.
– Не положено здесь ходить! Они-с устали-с и
почивают! – сказал Пельменник, преграждая им путь.
– С каких пор ты стал Ваньку во множественном
числе называть? – удивился Ягун.
Пельменник заворочал в орбите единственным
глазом.
– С каких велели, с таких и стал! –
решительно сказал он.
– Не упрямься! Мы всего на пять минут!
– Не положено!
– Да ты его уже своими воплями разбудил! Где
тут логика?
Но Пельменник был потому и Пельменник, что
выполнял приказы, а не определял степень присутствия в них логики.
– Сказано: не велено, – значит, не
велено! – упрямо повторил он.
– А если тебе прикажут секирой меня рубануть –
рубанешь? – провокационно спросил Ягун.
Лучше бы он промолчал.
– Можно и без приказа! – сказал
Пельменник, поплевывая на ладони.
Прикинув, что провоцировать идиота себе
дороже, Таня с Ягуном ушли ни с чем. Правда, десять минут спустя они облетели
башню снаружи и заглянули к Валялкину в окно. К их удивлению, вымотанный Ванька
действительно спал. Причем спал одетым. Колени у него были на полу, а грудью он
лежал на кровати. Даже у Ягуна хватило милосердия его не будить, хотя
первоначально он планировал зависнуть за окном и напустить в комнату дыма.
– Что они, интересно, с ним такое делают, что
он до кровати не дополз? Пытают его, что ли? – спросил Ягун.
– Думаю, да, – сказала Таня, вспоминая
первое занятие ратной магией.
Трижды Таня выбиралась к Бейбарсову. Глеб
лежал все в той же будке у железнодорожного переезда. К Бейбарсову Таню тоже не
пускали. Только уже не Пельменник, а Аббатикова со Свеколт. Они были вежливы,
предупредительны, но одновременно холодны, как пальцы санитара в морге.
