Таня бросилась к Ваньке. Вокруг него уже
суетились домовые, неизвестно когда успевшие прибыть в Битвенный Зал. Тревожно
вереща, они в большой спешке грузили его на носилки, а погрузив, тянули их в
разные стороны. Ванька стоически терпел до тех пор, пока Медузия, сдвинув
брови, не навела некое подобие порядка.
Выбегая вслед за Ванькиными носилками, Таня
услышала, как Великая Зуби о чем-то спросила академика. Вопроса она не
расслышала, зато хорошо расслышала ответ:
– А по-моему, ничего удивительного нет. Зло
способно на многое. Глупо недооценивать его силы. Но существуют вещи,
неподвластные его разумению. Например, возможность жертвы, осмысленной,
неистеричной, спокойной. Такая жертва всегда находится за гранью понимания зла.
– Но как Ванька угадал? – спросила Зуби.
Академик пожал плечами.
– Про кольцо он знал. А остальное сердце,
думаю, подсказало, когда сфинкс начал его терзать. Мегар запутался в
собственных сетях. Сфинкс мучил Ваньку, чтобы Ванька применял магию. Тот же
совершил строго обратное, а именно совсем от нее отказался.
– Но почему Мегар загадал именно это?
– Нельзя двигаться в кромешной тьме, не имея
фонаря. Единственный же возможный фонарь, свет, злу никогда служить не будет.
Как скряга не понимает, что можно не желать золота, а пьяница не решится
оставить в холодильнике начатую бутылку, так и зло не представляет, что такое
добро. Оно нашаривает его вслепую, но все равно не понимает. Вот и Мегар,
заключая сделку с Древниром, попытался загадать нечто совершенно невероятное. Нечто
такое, чего, по его мнению, вообще никогда произойти не могло. Не какой-либо
предмет или понятие, а поступок… Представляю, что испытал Мегар, когда увидел
летящий перстень и услышал слова отречения. Хотя в полной мере, уверен, мы
этого никогда не узнаем.
Академик прислушался.
– Особенно если Тарарах будет так
усердствовать, – добавил он.
Глава 14
Расставание
Если детская книга – просто верная форма для
того, что автору нужно сказать, тогда те, кто хочет услышать его, читают и
перечитывают ее в любом возрасте. И я готов утверждать, что книга для детей,
которая нравится только детям, – плохая книга. Хорошие – хороши для всех.
Вальс, который приносит радость лишь танцорам, – плохой вальс.
Клайв С. Льюис
Остаток декабря пронесся, как хвост
скрывшегося в тоннеле поезда. Таня постоянно сидела у Ваньки в магпункте, а
вечером часа по три летала над океаном. Летала без петель и перевертонов, но
очень стремительно. По сторонам почти не глядела, а лишь ловила лицом ветер.
Те, кто хорошо знал Таньку, понимали, что она сейчас размышляет о чем-то очень
и очень для себя важном. Изредка к ней присоединялись Ягун с Лотковой,
внутренне примирившиеся и вполне довольные друг другом.
Академика Таня увидела лишь за день до Нового
года. Тот пригласил ее к себе в кабинет. Таня постучалась и остановилась на
пороге.
Сарданапал вначале долго покашливал, а затем,
с некоторым усилием выдрав очки у цепких усов, протер их краем мантии. Таня
примерно догадывалась, о чем глава Тибидохса хочет поговорить с ней, однако он
начал издалека.
– Как себя чувствует Ванька? Я слышал, ему
гораздо лучше.
– Да, гораздо. Ребра срастаются быстро, а вот
другие переломы хуже. Но Ягге настроена оптимистично.
– А как он без магии? – участливо спросил
Сарданапал.
– Вы не поверите, но Ванька даже рад, –
серьезно сказала Таня.
Академик улыбнулся.
– Рад? Ты серьезно?
– Говорит, что да, тяжело, неудобно…
привычки-то остались… То искру выпустил, и чашка с кофе к тебе сама прилетела,
а то надо кого-то просить или на костылях прыгать… Зато он очень доволен,
избавившись от ложного всесилия. Мы с ним часто это обсуждаем.
– Ложное всесилие? – быстро переспросил
академик.
– Ванька утверждает, что не существует магии
светлой и темной, как нет дубины доброй и дубины злой. Есть просто дубина. Ты
заводишь ее вроде как для того, чтобы отбиваться от разбойников, но через
короткое время странным образом обнаруживается, что в разбойники попало все
человечество… Даже если тебе кажется, что ты наказываешь кого-то за дело, все
равно в конечном счете это оборачивается во вред и тебе, и ему. А чем все это
оплачивается, по Лысой Горе хорошо заметно. Чего все эти ведьмаки так умереть
боятся, прямо зубами кровати грызут? А ведь, что бессмертие есть, не понаслышке
каждому известно.
Сарданапал рассмеялся.
– Почему вы смеетесь? – подозрительно
спросила Таня.
– Да вот услышал и еще раз убедился, что в
мире нет ни одной новой мысли. Мысли как камни на берегу. Кто-то возьмет
горсть, а кто-то набьет полные карманы и будет рычать, охранять и искренне
считать себя их собственником, хотя камни на самом деле принадлежат
морю, – сказал академик.
Он подошел к клетке с черномагическими книгами
и, дразня, провел пальцем по прутьям. Одна из книг атаковала палец,
превратившись в огромного паука, но Сарданапал, готовый к этому, успел убрать
ладонь.
– Кстати, ты слышала, что Пупсикова с
Попугаевой открыли контору? Сегодня Пупсикова «колдунья вуду», а Попугаева
«светлый целитель», а завтра, когда надоест, Попугаева «всемогущая
потомственная ведьма», а Пупсикова «белая магесса»…
Таня быстро взглянула на Сарданапала. Откуда
он знает?
– Я редко выпускаю из поля зрения своих
учеников. Мне важно, что проросло из тех семян, которые я в них посадил. И,
увы, все чаще убеждаюсь, что там, где я посадил внешне здоровые семена,
вырастает бурьян… Так что, кто знает? Быть может, именно та дорога, которой
пошел Ванька, и является единственно верной для всех учеников Тибидохса. Но
какой для этого нужен характер! Какая зашкаливающая самоотверженность! –
прочитывая ее мысли, сказал академик.
– Я слышала, вы вчера были у Глеба. Как
он? – неожиданно для себя спросила Таня.
– А ты разве его не навещала? – удивился
академик. – Одна милая дама в… э-э… нагруднике персидских пехотных
соединений рассказывала, что из города несколько раз приезжала девушка с
контрабасом.
Таня едва сдержала улыбку. Только академик
Сарданапал был способен увидеть персидский нагрудник в жилете дежурной по
переезду.
– Я была у него еще до схватки Ваньки со
сфинксом. Теперь я в основном в магпункте, – сказала Таня. – А Глебу
я пыталась вчера дозвониться, но Свеколт не передала ему зудильник. Сказала,
что он не хочет меня видеть.
Академик покачал головой.
