Существовало и нечто иное, чему Ванька не мог
найти объяснение. Он смотрел на белое лицо Бейбарсова и ему чудилось, что Глеб
упорно поворачивается к нему только левой стороной. Правую же таинственно
прячет, стараясь, чтобы на нее не упал свет от окна.
Ванька скинул деревянную от мороза куртку и
повесил ее на батарею.
– Что, тяжелые времена? – поинтересовался
Бейбарсов, наблюдая, как Ванька ломает смерзшиеся шнурки на ботинках, прежде
чем развязать их.
Ванька не ответил, позволив дурацкому вопросу
повиснуть в воздухе и вернуться к самому Бейбарсову. Дурацкие вопросы
существуют не для ответов, но исключительно для повышения внутреннего рейтинга
тех, кто их задает.
– Ну? Молчание – знак согласия? – уточнил
Глеб.
– Или игнорирования, – предложил другую
версию Ванька.
Он поочередно избавился от ботинок и теперь
разглядывал носки. Снег пролез в голенища, и по носкам сверху вниз расползалась
влага. У Ваньки была походная привычка стирать и сушить носки искрами, не
снимая их. Небольшое облако пара и на тебе вновь свежие, чистые и сухие носки.
Гораздо проще, чем прыгать у крана, засовывая внутрь носка мыло, тереть,
доставать мыло с приставшими к нему нитками, а затем вешать мокрые, точно
дохлые, носки на батарею.
Решив, что церемониться с Бейбарсовым не имеет
смысла, Ванька высушил носки искрами и с вызовом подул на кольцо. Облако пара
поднялось и растаяло.
– Страдаешь от избытка внутренней
культуры? – поморщившись, спросил Бейбарсов.
Ванька подумал, что он мог бы и не морщиться.
Запах был вполне нейтральным, да и брезгливость некромагов, которых еще в
раннем детстве заставляют зубами сдирать кожу с дохлых котят, не следует
преувеличивать.
Не обращая на Бейбарсова внимания, Ванька
подошел к окну, открыл его и свистнул, подзывая рюкзак. Минуту спустя серый,
раздувшийся от вещей рюкзак тяжело перевалился через подоконник. Он был покрыт
изморозью. Ремни обледенели. Тащить его с собой в гостиницу Ванька не решился.
С такими рюкзаками не пускают и на три вокзала в Москве.
– Твой? – спросил Глеб.
– Мой.
– Оно и видно. Ты туда что, бутылки
собираешь? – брезгливо поинтересовался Глеб.
– Опасаешься конкурентов? – в тон ему
ответил Ванька.
Ответ получился удачным. Лощеный Бейбарсов
пожелтел, как обваренный кипятком лимон.
Из рюкзака Ванька извлек миксер и пять пачек
дешевых папирос без фильтра. Он ссыпал папиросы в болтавшуюся на ремне рюкзака
железную кружку и, насвистывая, стал перемалывать их миксером. Затем тщательно
выбрал самые крупные куски бумаги и достал из рюкзака большой термос.
– А сейчас можешь зажимать нос! Бульон из
тухлых селедочных голов пахнет не особо приятно! – предупредил Ванька,
откручивая крышку термоса.
Нос Бейбарсов зажимать не стал, только
насмешливо вздрогнул бровью. Как Ванька и предполагал, брезгливым он становился
только, когда находил это выгодным. Ванька ссыпал внутрь бульона табак и,
поспешно закрутив крышку, тщательно разболтал.
– Уф! Теперь хотя бы дышать можно. Я пробовал
покупать трубочный табак, но он не везде есть, да и дорого, знаешь ли, –
пояснил Ванька.
– Зачем это тебе? – спросил Бейбарсов.
– С утра вылью в бак пылесоса. Я много летаю.
Русалочья чешуя мне не по карману. Приходится мудрить.
– И что, пылесос на этой дряни не глохнет?
Фильтры не забивает? – усомнился Глеб.
– Нет. Только один раз было: «дыр-дыр-дыр» и
двигатель остановился. Я падаю. Пытаюсь хотя бы ойойойсом подстраховаться, да
только кольцо обледенело. Я на него дую, о куртку тру – дохлое дело. Но, видно,
фильтры встречным ветром продуло, и движок снова завелся. Правда, почти у земли
уже.
Ванька рассказывал об этом, как о чем-то
довольно забавном, хотя в момент, когда все происходило, забавно ему не было.
– Ты самоубийца! – сказал Бейбарсов без
осуждения. Констатировал факт.
Внезапно рюкзак у ног Ваньки зашевелился.
Внизу рюкзака что-то пузырем вздулось, а затем решительно стало выкарабкиваться
наружу.
– Разводим крыс на мясо? – с интересом
спросил Глеб.
Он смотрел на раскрытую горловину рюкзака,
однако узкая, как у морского конька, голова показалась из бокового кармана.
Немигающие глаза сердито уставились на Бейбарсова. Из ноздрей вырвалась едкая
струйка дыма, которая легко могла перейти во что-то более существенное.
Тангро выполз на рюкзак и неуклюже, со сна,
захлопал кожистыми, маленькими, как у цыпленка, крыльями. Как и прежде, он был
не крупнее двухмесячного котенка, салатово-зеленый. Когда Тангро вздыхал, в
ноздрях-запятых вспыхивали алые искры. Острый, как пила, гребень начинался от
шеи и шел до кончика хвоста. На пару секунд Тангро завис над рюкзаком, а затем
решительно полетел к Бейбарсову.
Ванька прекрасно понял, что это означает, и
метнулся за ним. Чудом перехватив Тангро, он прижал его к груди. В прыжке
Ванька сбил Тангро прицел. Струя пламени, предназначенная Глебу, лизнула стену.
Запахло паленой проводкой. Выворачиваясь, Тангро сердито забился в руках у
Ваньки. Чешуя мгновенно нагрелась, покраснела, и Ваньке, чтобы не сжечь ладони,
пришлось завернуть пелопоннесца в полотенце.
– В куколки не доиграл, Валялкин? И как зовут
этого карманного зверя? – спросил Глеб.
– Никак, – резко сказал Ванька.
Бейбарсов ухмыльнулся. У Ваньки мелькнула
мысль, что вопрос был провокационным. Вероятнее всего, Глеб слышал имя дракона
раньше.
– Ну никак так никак. Или тебя смущает:
«Драконы и лошади интуитивно боятся и ненавидят некромагов»? – насмешливо
процитировал Глеб.
– Считаешь, у них нет для этого
оснований? – спросил Ванька.
Он торопливо соображал, с какой радости Тангро
надумал проснуться. Кормил его Ванька по драконьим меркам недавно, всего сутки
назад, и теперь должен был проспать не меньше недели. Особенно в морозы, с
которыми у драконов всегда были неважные отношения. Оставить же Тангро в
сторожке лесника Ванька не рискнул. Тангро был товарищ непредсказуемый и вполне
мог подпалить сторожку, надумав, к примеру, погреться в раскаленных углях, к
которым драконы питают слабость.
Заметив, что шея укутанного в полотенце
дракончика коварно извернулась и голова нацелилась на Глеба, он быстро
повернулся, спасая Бейбарсова от очередного раскаленного плевка. В этот раз
плевок попал на картину с видом города Амстердама в майскую пору. В результате
плевка город Амстердам с картины удачно сгинул, и остался один месяц май. Да и
он угадывался в основном по названию.
