– В подвале, – ответила Вера, – туда только грузовой лифт
ездит, с носилками, ходячие по лестнице ползут.
Возле кабинета, где вела прием Маргарита Федоровна, сидела
одинокая старушка.
– Тебе снимок делать? – поинтересовалась она. – Ступай
тогда, нету никого.
– А вы?
– Уже, отдохнуть присела, – охотно пояснила бабуська.
Я вошла в огромную, гулкую комнату с наглухо задернутыми
занавесками. В помещении было пусто и очень холодно. Посередине стоял железный
стол, прикрытый тонкой простынкой в пятнах, над ним нависало нечто непонятное,
большое, круглое и страшное. Представляю, как некомфортно ощущают себя тут
больные люди.
– Больная, – раздался резкий голос, – идите сюда, налево.
Я пригляделась и, увидев небольшую дверку, толкнула ее.
Мигом в лицо ударил свет, всю стену крохотного кабинета занимало окно. У
письменного стола сидела очень красивая брюнетка. В ее облике всего было
слишком. Чересчур черные волосы в невероятном количестве клубились на голове и
падали пышными локонами на полные плечи. Огромные карие глаза, окруженные
частоколом длинных, пушистых ресниц, занимали пол-лица, брови изгибались дугой,
резко очерченный рот с пурпурными губами с успехом мог принадлежать королеве
подиума. Впрочем, сама Маргарита Федоровна, не будь она слегка полноватой,
запросто смогла бы демонстрировать на «языке» наряды. Уж не знаю, хороша она от
природы или добилась безупречного внешнего вида, используя арсенал современных
косметических средств, но ведь в конце концов важен результат, а не то, каким
образом он достигнут.
Маргарита Федоровна окинула меня холодным взглядом и
недовольно протянула:
– Больная! Тут кабинет врача, а не метро. Разве можно прямо
в куртке и уличной обуви приходить на прием.
– Холодно очень, а рентген в подвале, – попыталась
оправдаться я, – простудиться боюсь.
– У двери вешалка, – не сдалась Маргарита Федоровна, – и
тапочки следует с собой приносить. Кстати, в коридоре висит объявление, читать
надо! Все написано про то, в каком виде положено являться на рентген. Мы тут
время тратим, лечим вас, лечим, а больные инфекцию на верхней одежде разносят.
У вас что? Желудок? К обследованию готовы?
Маргарита Федоровна не понравилась мне совершенно.
– У меня сердце!
Рентгенолог изогнула безупречно красивый рот.
– Что?
– На сердце рана у меня, на сердце рана у меня, –
промурлыкала я.
– Вы из кардиологии? – не поняла Маргарита. – У них свой
рентгенолог, поднимайтесь наверх.
– Зачем? Ежи Варфоломеевич-то умер!
Рита распахнула еще шире свои огромные глаза.
– Вы от Отрепьева? На частную консультацию?
Не дожидаясь приглашения, я шлепнулась на неудобный,
продавленный стул, предназначенный для больных, нагло оперлась о письменный
стол и сообщила:
– От Отрепьева, но не на консультацию! Лицо Риты неожиданно
стало бледно-серым.
– А зачем? – тихо спросила она.
– А ты не знаешь? – в тон ей ответила я. – Давно мечтала
познакомиться. Я – Ася Бабкина, моя дочь у тебя?
Честно говоря, не знаю, отчего я выпалила эту фразу, но
эффект она произвела сильный.
– Да, – забормотала рентгенолог, – конечно, ясно, сейчас,
погодите пару минут, мне надо выйти, извините, цистит замучил, я только в
туалет – и вернусь!
Не понимая, отчего она так разволновалась, я кивнула.
– Естественно, подожду.
Маргарита Федоровна вскочила и опрометью кинулась в коридор.
Ее располневшую фигуру туго обтягивал слишком короткий белый халат, из-под
которого виднелась полоса ярко-красной юбки. Ноги Маргариты Федоровны были
втиснуты в лаковые черные сапожки. Нещадно ругая больных за распространение
бацилл и грязи, сама радетельница за чистоту и порядок предпочитала теплую
обувку, все-таки в подвале стоял зверский холод. Немудрено, что врач подцепила
цистит. Сидит день-деньской в помещении, где свободно гуляет сквозняк. Цистит –
очень неприятная болячка. Моя подруга Оля Лапшина ухитрилась заболеть им еще в
школе. Ей не хотелось носить рейтузы, и она щеголяла в двадцатиградусный мороз
в тоненьких трусиках и чулках. Результатом идиотского поведения и стал цистит.
Матери Ольги пришлось предупредить всех школьных учителей, чтобы они отпускали
дочь во время уроков в туалет, а то кое-кто из педагогов решил, что Олька
издевается, тянет каждые десять минут руку и ноет:
– Разрешите выйти!
Но даже несмотря на справку от врача, наша математичка
злилась и однажды, когда Ольга в очередной раз запросилась в туалет, отрезала:
– Имей в виду, Лапшина, идет четвертная контрольная, снижу
отметку всему варианту, если сейчас уйдешь. Я хорошо понимаю, что тебя посылают
в библиотеку списать ответы!
Наши учителя разговаривали на странном языке.
– Тараканова, – возмутился один раз химик, когда я влетела
на перемене в учительскую, – у тебя глаз нет постучать? Мы заняты!
Так что заявление про «четвертную контрольную» и «снижение
отметки варианту» никого не удивило, скорей напугало. Мы знали: математичка
будет рада наставить всем двоек, и надеялись, что Ольга сядет на место. Но
Лапшина вылетела из класса. Естественно, в журнале появились «лебеди», и народ
решил устроить Оле темную.
– Бейте сколько угодно, – со слезами на глазах воскликнула
несчастная Лапшина, – я знаю, что виновата! Но терпеть не могу, оставалось
только при всех описаться. Как накатит, еле до туалета добегаю!
Так что я очень хорошо понимала, отчего Маргарита Федоровна
понеслась на крейсерской скорости в коридор! Минуты текли медленно. От скуки я
оглядела кабинет и ничего интересного не увидела. Через полчаса начала
нервничать. Ну сколько можно сидеть на унитазе? Хотя кто его знает!
Но когда большая стрелка часов, обежав полный круг, вновь
остановилась на двенадцати, в душе начала копиться злоба. Похоже, Маргарита
меня элементарно обманула. Не захотела разговаривать и ушла, придумав сказку
про цистит. Хотя странно: кабинет она не заперла, и сумочка стоит в углу. Вдруг
ей стало плохо?
