– Вот счастье, – ликовала я, – повезло так повезло!
Бракосочетание – дело обстоятельное, с большой гульбой. Рассчитывают на пару
дней, а там, глядишь, и неделю пропляшут! Надо Ленинида поторопить…
– Ты особо не прыгай, – охладила меня Томуся, – Ваню нам
оставили.
Я чуть не села мимо табуретки.
– Зачем? Вернее, почему? Томочка пожала плечами:
– Сказали, он им там помешает.
– И ты согласилась?
Тамара кивнула. Я всплеснула руками:
– Ну как тебя угораздило?
Хотя странный вопрос. Томуська, с ее желанием вечно сделать
всем хорошо, небось сама предложила проследить за шкодливым мальчишкой.
– Тогда отчего в доме тихо?
Тамара засмеялась.
– Только что замолчал, потому что дала ему конфет. Сейчас
съест…
– А-а-а, – донеслось из кухни, – ложись, стреляю! Умирай
быстро!
Я вздохнула, Ванька слопал сладкое.
– Сдохни живо.
– Сделай милость, замолчи, – ответил голос Олега.
– Куприн дома? – изумилась я и побежала в кухню.
Мрачный супруг сидел у стола, уставившись в тарелку с
нетронутым ужином.
– Привет, как дела?
– Как сажа бела, – буркнул муж, – лучше некуда.
– Случилось что?
– Кругом одни идиоты! – взвился мой майор. – Ты только
представь, что Севка Лапин отмочил.
– Ну?
– Приехали на труп, – принялся объяснять Олег, – мужик
повесился, прямо в комнате, в крохотной гостиной. Пятиэтажка, потолок на
голове… Он ногами до пола чуть-чуть не достал. И правда, на первый взгляд
выглядело, словно парень посередине комнаты стоит, но это совершенно не
извиняет Севку, хоть он и «пашет» вместо Василия Сергеевича…
Прихлебывая сладкий крепкий чай, я слушала мужа. Постоянная
нехватка квалифицированных сотрудников – бич МВД. Поработает человек пару лет
за копеечный оклад и сбежит. Один пристраивается в сыскное агентство, другой
идет в охрану, а третий… Третьи начинают служить криминальному бизнесу, и из
них, к сожалению, получаются настоящие профи, отлично знакомые с «кухней»
районных отделений, умные, изворотливые, безжалостные.
Вот у Олега сегодня и произошел казус. Криминалист Василий
Сергеевич заболел, и Севке Лапину пришлось разрываться между двумя группами.
Сначала он помчался в Чертаново осматривать девчонку, выпавшую из окна, потом,
свесив язык на плечо, полетел в Северное Бутово, где его поджидал Олег.
Внесясь в комнату, где тихо покачивался на бельевой веревке
удавленник, Лапин вытер рукавом потный лоб, не отдышавшись, начал здороваться,
пожимая коллегам руки.
– Привет, Олег, здорово, Мишка, салют, Генка…
Окончательно закрутившись, он поручкался с женой самоубийцы,
его матерью, сыном, затем подошел к висельнику… потискал у него ладонь и,
бормотнув: «Добрый вечер, парень», – осведомился у Куприна:
– И где ваш жмурик?
Оперативники не удержались от смеха. Вдова и мать
распсиховались, что и понятно. Потом обозленные бабы накатали жалобу, и Олегу
придется теперь принимать по ней меры.
– И как поступить? – злился муженек, отпихивая от себя
полную тарелку. – Всем же понятно, что у Севки просто голова кругом пошла.
– Объяви ему порицание, – посоветовала Томочка, – и теткам
приятно, и Севке ерунда. Ты лучше ешь!
– Не могу!
– Сделай милость, поужинай, – попросила я, доставая из
холодильника бутылочку пива, – Томуся потушила кролика.
– Не могу, зуб очень болит, – буркнул Олег и ушел к себе.
Мы с Тамарой остались смотреть телевизор, стараясь не
замечать носящегося по гостиной Ваньку. Паренек, сжимая в руке пистолет, орал:
– Сдавайтесь, суки, терминатор пришел! Ложись, покемоны!
В голове у несчастного ребенка была дикая каша из
просмотренных фильмов. Потом я услышала, что Олег пошел в ванную, и заглянула
туда. Муж, держась за щеку, рылся в аптечке.
– Так больно?
– Сейчас умру!
– Поехали к врачу!
– Ни за что!
Следующие полчаса мы уговаривали Олега на поход к доктору,
пугая его страшными последствиями. Наконец супруг согласился.
– Ладно, но только посмотреть! Никаких уколов и бормашины.
– Конечно, – поспешила согласиться я, – эй, Ванька,
одевайся, поедем на метро кататься!
– Что ты, – замахала руками Томочка, – одиннадцать натикало!
Ему спать пора!
– Он раньше часа не ложится и тебе отдохнуть не даст.
Ничего, прогуляется с нами! – пробурчала я, доставая Ванькину куртку.
В вагоне, несмотря на поздний час, оказалось много народа.
Мрачный Куприн встал у двери, а мы с Ваняшей уселись на диванчик. Мальчишка
качнул ногой и выпалил:
– Твою мать, ботинок развязался! Сидящая около меня дама с
элегантной сумкой поморщилась и сказала своей спутнице:
– Да уж, теперь детей не воспитывают, нарожают, и ладно.
Красная от злости, я дернула Ваню за рукав:
– Сделай милость, разговаривай нормально!
– Это как? – опешил паренек.
– Не употребляй плохих слов.
– Каких?
– Ну, вроде «жопа».
– Почему?
– Такого слова нет!
– Жопа есть, а слова нет? – бесхитростными глазами уставился
на меня Ваня, и я поняла, что он не издевается.
Ну откуда ребенку научиться нормальной речи, если и мать, и
бабка матерятся, словно бомжи? Да и я сама в свое время набралась от мачехи
Раисы «выражансов». Правда, Раиса употребляла их только в пьяном виде и,
услыхав на трезвую голову от падчерицы несколько глаголов и существительных,
мигом выдрала меня ремнем, приговаривая:
– Не учись плохому, учись хорошему.
– Говори, как дядя Олег, – велела я.
– Так он молчит.
– И ты молчи! Если перестанешь ругаться, куплю подарок.
