– Пусти, – сердито ответил мужик и принялся выворачиваться
из моих пальцев, – пусти.., убью эту старую дуру, надоела! Орет целыми днями,
никак не умрет! Сегодня же скажу Андрею, чтобы забирал мать. Ишь, придумал, сам
женился и не хочет своей новой супруге неприятности доставлять. Свалил на
глупую Аську инвалидку и доволен.
Я не стала напоминать парню, что Розалия Никитична находится
у себя дома. Ситуация-то немного другая, это она приютила Аську и ее второго
мужа. У Сережки нет никакой жилплощади, а крохотную двушку Бабкиной они сдают.
Испугавшись, что Сергей и впрямь обидит Розалию Никитичну, я повисла на нем.
– Стой.
– Пусти, – рвался парень, – убью старую идиотку. Дожила до
восьмидесяти лет…
Внезапно он сел на пол и зарыдал.
– Сюнечка, – неслось из комнаты, – Сюнечка, ну где же ты?
Боясь, что Сережа сейчас вскочит и побежит к старухе, я
толкнула дверь спальни. Розалия Никитична полулежала в подушках. Аська
постаралась, чтобы бывшая свекровь не испытывала никакого дискомфорта. Огромная
кровать итальянского производства была завалена уютными пледами, на тумбочке
чернели пульты от телевизора и видика, здесь же громоздились книги и виднелась
тарелка с фруктами.
Можно сказать, что Розалии Никитичне повезло, после
инсультов у нее сохранились разум и речь, одна беда, плохо ходят ноги. Впрочем,
старуха кое-как, опираясь на чью-нибудь крепкую руку, способна доплестись до
туалета. Но Розалия Никитична весит почти сто килограммов, а Аська не дотянула
до шестидесяти, таскать по коридорам грузную старуху ей тяжело, отсюда памперсы
и судно.
Увидав меня, Розалия отложила газету.
– А где Сюнечка?
– Вам памперс поменять? Давайте.
– Нет, деточка, – с достоинством ответила бабушка, – эту
процедуру выполняет только Сюнечка, хотя спасибо за внимание. А где Сюнечка?
– В магазин ушла, – ляпнула я.
– А-а-а, – понесся из коридора женский крик, – не отдам,
нет, ни за что! Пусть дома лежит!
– Что случилось? – приподнялась на локте старуха. – Это же
Сюнечкин голос! Что происходит? От неожиданности и растерянности я ляпнула:
– У вас горе, Лялечка умерла.
Розалия Никитична нервно воскликнула:
– Как?
– Ничего не знаю. Заснула и не проснулась.
– Доктора вызывали?
– “Скорая помощь” до сих пор здесь.
– И что врачи сказали?
– Ничего сделать нельзя.
– Это все?
– Да.
Розалия Никитична откинулась на подушки.
– Иди, Виолочка, побудь с Сюнечкой, она, наверное, в шоке.
В полном изумлении от невероятного самообладания пожилой
женщины я двинулась к двери. Надо же, Розалия Никитична не ужаснулась, не
испугалась, не заплакала. Хотя, Ляля ей не родная внучка – у Андрея с Асей
детей не было, – но внезапная смерть даже чужого ребенка должна заставить любую
женщину хотя бы вздрогнуть.
На пороге я обернулась. Розалия Никитична продолжала
полулежать в подушках. Руки ее спокойно держали сложенный газетный лист, а на
лице играла легкая улыбка. Я растерялась. Во взоре старухи было явное торжество
и плохо скрытая радость.
Сами понимаете, в каком настроении я ехала домой. Прежде чем
войти в квартиру, следовало успокоиться. Томочка совсем недавно родила сына
Никитку. Представляю, в какой ужас она придет, услышав про то, что случилось у
Бабкиной.
Не в силах объясняться с Тамарой, я зашла в первое
попавшееся кафе, оказавшееся третьесортной забегаловкой. Столы тут были
круглые, пластмассовые, шаткие, зато чай неожиданно разливали не в одноразовые
пластиковые, а в стеклянные граненые стаканы. Я давно уже не встречала подобные
в системе общепита. Да и весь интерьер харчевни навевал воспоминания о 80-х
годах. Слегка обшарпанные стены, в меню сосиски с тушеной капустой и яйцо под
майонезом, а между легкими столиками бродит бабища в некогда белом халате и
отвратительно воняющим обрывком вафельного полотенца вытирает пролитые на
столешницы лужицы того, что гордо именуется тут кофе.
Следовало развернуться и уйти сразу, но на улице неожиданно
повалил снег, и я, купив чай, устроилась за столиком рядом с кассой.
Жидкость, плескавшаяся в стакане, вызвала приступ
ностальгии. Мне не сунули бумажный пакетик с ниточкой, нет, здесь наливали нечто
кирпично-красного оттенка из огромного чайника с деревянной ручкой. На вкус
пойло напоминало отвар из веника, точь-в-точь такой, каким нас потчевали в
школьной столовой.
Я обхватила ладонями стакан и попыталась успокоится, тут
отворилась дверь, и появился дядька в рваной темно-синей куртке. Нетвердым
шагом он подошел к буфетчице и попросил:
– Надька, дай стакан.
Баба, хозяйничавшая за стойкой, повернулась, уткнула кулаки
в крутые бедра и отрезала:
– Фиг тебе, двигай отсюда.
– Ну, Надюха, – заскулил пьяница, – жалко, что ли? Дверь
снова хлопнула, и появился еще один мужичонка бомжеватого типа в засаленном
плаще.
– Долго ждать-то? – недовольно спросил он. – Чего копаешься,
Петруха?
– Так стакан не дает!
– И не дам, – взъелась буфетчица, – в прошлый раз разбили, а
я из своего кармана плати. Заказывайте у меня водку, будет из чего пить.
– У тебя с наценкой, – протянул Петруха и вытащил из кармана
бутылку, – вон, такую же в магазине приобрел дешевле.
– Ну и ступай в магазин пить.
– Надюха, дай стакан.
– Пошел вон.
– Во жадина. Что же нам делать?
– Из горла хлебайте, не впервой, – держала оборону Надежда.
– Так у Ваньки лихорадка на губе, – возразил Петруха, – кому
заразиться охота, ну кинь стакан.
– Сказано, нет, – вызверилась “барменша” и отвернулась.
Петруха огляделся по сторонам и обратился ко мне:
– Девушка, вам стаканчик нужон?
– Я из него чай пью.
– Нет, вон тот.
Пальцем с грязным обломанным ногтем он ткнул в пластмассовую
вазочку с салфетками.
