– Запирается центральный офис, но мобильные нам запрещено
выключать. В случае форсмажора нужный человек мигом приедет.
Я вышла на улицу и побрела к метро. Вот так, облом! Но, с
другой стороны, я и не ожидала, что в первой же конторе кто-нибудь воскликнет:
«Да-да, девочка Ляля у меня».
Ладно, завтра продолжу обход здания, а сейчас настроюсь на
приятный вечер.
Ровно в шесть я заняла позицию у решетки. На улице стоял
непривычный для осени холод, и большинство прохожих бежало по обледеневшему
тротуару, кутаясь в шубы и дубленки. Я же с утра нацепила довольно тонкую
куртку, правда, красивую, но произведенную итальянцами для своей мягкой, отнюдь
не российской зимы. Все эти европейские вещи и ботиночки на тонкой подметке
годятся для жителей Испании, Италии, Португалии. Они не рассчитаны ни на наши
морозы, ни на плохо почищенные тротуары.
Подпрыгивая на одном месте, я тихо начинала злиться. Часы
показывали десять минут седьмого. В четверть я влетела в бюро пропусков и
схватила трубку местного телефона. Нет, Олег неподражаем. Он всегда и везде
опаздывает, заставляя меня с глупым видом стоять на улице. Сто против одного,
что сейчас муженек ужаснется: «Как? Уже пятнадцать минут?» Потом он принесется
к воротам, потный, вытирая лоб платком, и заявит: «Пришлось из-за тебя уйти с
совещания».
Даже будучи виноватым, Олег никогда не извинится, наоборот,
ухитряется так повернуть дело, что я начинаю чувствовать себя виноватой. Вот и
сейчас на свидание опоздал он, а неправой окажусь я.
– Да, – ответил знакомый голос.
– Юрка! Позови Олега.
– Привет, Вилка, – ответил приятель, – как делишки? Слышал,
Ленинид ремонт у соседей затеял?
– Об этом потом, где Куприн?
– Ушел.
– Когда?
– Ну, с полчаса.
– Куда?!
– С каким-то свидетелем ему потихоньку побалакать надо, не в
конторе, извини, подробностей не знаю. Ты звякни около девяти, он тут ворох дел
оставил и сказал Мишке, что еще вернется.
Я опустила трубку на рычаг и почувствовала, как по щекам
побежали горячие капли. Люди в пропускном бюро посмотрели на меня с жалостью.
Ну отчего может рыдать тут баба? Одна из женщин, ожидавших, пока освободится
телефон, погладила меня по плечу и шепнула:
– Не реви. Все перемелется, мука будет. Вот менты поганые,
никто так до слез не доведет, как эти сволочи.
Я выскользнула за дверь и попыталась остановить соленый
поток. Никогда в жизни мне не было столь обидно, столь тоскливо и столь гадко.
Менты поганые, волки позорные, и один из них мой бывший муж. Да, да, вы не
ослышались, именно бывший, потому что жить с Куприным я больше не стану! Слезы
полились еще сильней. Не найдя, как всегда, носовой платок, я стала утираться
варежкой и поцарапала нос.
Ну скажите, зачем мне такой муж? Вернее, какая от него
польза? Что я получила от семейной жизни? Материальное благополучие? Так я
зарабатываю больше Олега. Приобрела друга? Тоже не получилось! Майора никогда
нет дома, он появляется за полночь и мигом засыпает. Детей у нас нет,
совместное существование просто бессмысленно. Да Куприн со мной не
разговаривает, ограничиваясь короткими указаниями типа: «Рубашки надо
погладить» или «Куриный суп надоел, свари борщ».
При этом сам Олег получил все прелести семейной жизни. Он
возвращается в чисто убранные комнаты, ест вкусную, горячую еду, не думает ни о
квартплате, ни о стирке… Здорово устроился!
Резко повернувшись, я, глотая слезы, пошла искать дом
тридцать. Один раз в жизни попросила сходить со мной в театр, и вот,
пожалуйста, уехал допрашивать свидетеля. Конечно, мне он потом наврет, что этот
человек был в Москве проездом, всего на один час, поэтому Олегу и потребовалось
срочно нестись на встречу. Но я-то знаю, что он просто забыл. Впрочем, на
спектакль можно пойти и одной.
Внезапно слезы высохли, из души испарились отчаяние и обида,
туда черной змеей вползла злость. Да, можно, но зачем тогда заводить мужа, если
везде таскаешься одна? Из мазохизма, что ли? Из любви к грязным рубашкам и
горам нечищеной картошки?
Чувствуя, как холод пробирается под куртку, я рванула по
Петровке. Между прочим, Сеня купил Томочке шубку, а я все в куртенке, как
подросток. Зимнее пальто старое… Сапоги ношу третий сезон. Нельзя сказать, что
Олег очень обо мне заботится. Хотя на шубу я могу заработать сама. Но зачем
тогда мне муж? Ну для чего он мне, а? Для секса? Только не смешите, Олег женат
на работе!
Дойдя до нужного дома, я взяла себя в руки. Так, Виола
Ленинидовна, с вами впервые в жизни случился приступ бабской истерики. Нечего
капать соплями на тротуар и, заламывая руки, стонать: «Он меня не любит».
Да, не любит! И что? Сама такого выбрала. Видели глазки, что
покупали, теперь ешьте, хоть повылазьте! Вот сейчас схожу на спектакль,
успокоюсь, получу удовольствие, съем в буфете бутерброды, а потом вернусь
домой, запихну вещи противного мужа в сумку и выставлю за дверь. Все, финита ля
комедиа, развод и девичья фамилия. Впрочем, я никогда и не была Куприной, вот и
хорошо, меньше мороки!
У театрального подъезда одиноко стоял крупный мужчина,
держащий под мышкой коробочку шоколадных конфет. Внезапно на меня опять налетел
приступ тоски: вот как других поджидают! На морозе, без шапки, да еще с
ассорти!
Раздавив в душе вновь поднимающуюся истерику, я подошла
ближе и увидела… Олега.
– Ну ты даешь, – улыбнулся муж, – в шесть же уговаривались!
Прямо околел весь.
Я сначала лишилась дара речи, но потом пробормотала:
– Ты перепутал, в восемнадцать мы должны были встретиться
возле твоей работы.
– Да нет, у театра.
– У проходной!!! И вообще, Юрка мне сообщил, будто ты к
свидетелю поехал!
– Пошли внутрь, – он потащил меня к входу, – и что, я должен
был, по-твоему, сказать: «Простите, я с женой в театр собрался»? Кто бы меня
отпустил!
– Спектакль начинается после рабочего дня.
– Он у меня ненормирован.
Внезапно эта фраза Куприна заставила меня насторожиться. Она
явно была очень важной, но я не успела понять, почему, так как Олег протянул
мне коробку.
– На, это тебе.
Я уставилась на набор «Вдохновение».
– Мне?
– Ну да, угощайся, продавщица сказала, конфеты свежие.
