– Псы-рыцари!.. – презрительно произнес Иван Иванович. – Кто с мячом к нам придет, от мяча и погибнет!..
Но рано было торжествовать победу. Из-за горизонта послышался гул, металлические, душераздирающие удары. Стиснутые в шеренгу, плечо к плечу, двигался отряд ОМОНа: белые как яичная скорлупа шишаки, железные щиты, по которым в такт ударяли дубинки. Бойцы делали несколько шагов, останавливались, били в щиты, порождая звук, от которого стыла кровь, снова начинали движение. Ими руководил сам Министр внутренних делишек, по кличке Крыша, белесый, тощий, напоминавший кол с мочалом. Он вдохновлял подчиненных, чуть забегая вперед. Указывал в сторону врага, ловко перескакивая груды хлама.
– Крышата спасет мир! – выкрикивал он. – Осторожно, вы наступаете на мелкую испорченную рыбу!.. Они не щадят даже мальков!.. Отомстим за слезу рыбенка!..
Иван Иванович поднялся на холм, составленный из мятых пластмассовых бутылок «Спрайт», спрессованных молочных пакетов «Домик в деревне», из нераспроданного тиража «Новой газеты» и поломанного рекламного щита, на котором депутат Похмелкин берет под личную защиту работников ГАИ.
Иван Иванович приставил к глазам самодельный бинокль, сделанный из двух аптечных пузырьков, рассматривал цепь атакующих, позволяя им приблизиться к неведомому для Плужникова рубежу, а потом приказал стоящему рядом помощнику:
– Задействовать первый рубеж обороны!..
Помощник, облаченный в рваный узбекский халат, в черный цилиндр и кожаные автомобильные перчатки, нажал крохотный пульт, замаскированный под дынную корку. Земля под ногами ОМОНа разверзлась. Победно наступавшая цепь, вместе с Министром, рухнула в подземный, полный нечистот котлован. Оттуда стали раздаваться душераздирающие вопли. Выбегали дымящиеся, без щитов и шлемов бойцы, улепетывали, неся на руках министра, оклеенного прокисшей туалетной бумагой.
– Не думаю, чтобы это их остановило, – задумчиво произнес Иван Иванович, опуская скрепленные «скотчем» аптечные пузырьки. – Видимо, ты им нужен. Может, ты и впрямь праведник? Мы ждем, когда Сталин пришлет нам гонца.
– Пока гонцов присылает Гитлер, – ответил Плужников, видя, как колеблется у горизонта воздух и в нем, словно мираж, начинает возникать виденье врага. На этот раз в сражение была брошена регулярная армия. Воспользовавшись антрактом, наступившим после разгрома омоновцев, в схватку вступили аттрактники – элитное подразделение, проходившее тренировку на аттракционах в Парке культуры и отдыха, – взбирались без страховки на «американские горки», учились водить все виды транспорта, представленные на каруселях, такие как самолеты, ракеты, кабриолеты, мотоциклы, дилижансы, а также овладевали верховой ездой на пони, верблюдах и китайских драконах. Теперь они перемещались короткими перебежками, почти невидимые на свалке, ибо были замаскированы под мусорные бачки. Лишь один был виден отчетливо. Управлял атакой сам Министр разоружений. Изящный, в бархатном камзоле с золотыми пуговицами, с фиолетовыми бантами на туфлях, в розовых чулках, облегавших упругие икры, он танцевал па-де-де, двигался то вправо, то влево, подскакивал и несколько секунд держался в воздухе, ударяя ножкой о ножку, брал «на караул», делал выпады шпагой, наносил режущие и колющие удары, снимал шляпу и кланялся рукоплещущим дамам, ловил на лету брошеный цветок, вновь бесстрашно, под шрапнелью и ядрами, вел гвардейцев в атаку.
– Задействовать второй рубеж обороны!.. – приказал Иван Иванович, не отрывая от глаз пузырьки, пахнущие валерианкой, что позволяло ему сохранять абсолютное спокойствие. – Задействовать соленоиды второй и третий!..
В глубинах свалки скрывались огромные магнитные катушки, подключенные подземным кабелем к далекой высоковольтной линии. Помощник рванул рубильник, упрятанный в прокисший арбуз. Цепь замкнулась. В глубине свалки возникли мощные магнитные вихри, которые, словно буря, подняли на воздух слежавшийся мусор. Двумя смерчами понеслась сорная тьма на аттрактников, закутала их в мусорные оболочки, ослепила, повлекла прочь со свалки, туда, где стояли два мусорных контейнера. Облепленные очистками, многократно обернутые мокрыми газетами, в чешуе от консервных банок и блестящих оберток, воины упали в контейнеры, были тотчас увезены в отдаленные районы области, высыпаны на проселок, сидели на обочине, отклеивая от себя мерзкие нашлепки, вытаскивая из волос рыбьи скелеты, обсуждая, получат ли они «боевые». Министр, едва отплевавшись от комьев туалетной бумаги, вытащив из ушей куриный пух и старое гнездо грача, тут же вскочил, сделал пируэт, изящно поклонился проходящей по проселку даме с базарной сумкой, меняя направления, то строевым шагом, то в менуэте, то в ритме танго, стал удаляться в поля под заунывные звуки шотландских волынок.
Это была несомненная победа, однако не полная. Вдалеке послышался угрожающий рокот. Иван Иванович лег наземь, приложил ухо к поверхности и прислушался.
– Так я и знал… «Абрамс»… Переброшен с иракского фронта… Они задействовали всю коалицию по борьбе с международным терроризмом…
Звук нарастал, переходил в рев. За холмом обозначилось облако гари. В этих жирных клубах, огромный, жуткий, весь углах и уступах, обложенный брусками активной брони, с торчащей тяжелой пушкой, выплывал танк «Абрамс». Он был похож на уродливую и грозную пирамиду, на живое чудище, на могучего бронтозавра, воскресшего из каменноугольных времен. Его окружало подразделение американской морской пехоты, принимавшее участие в боях за Басру, Ум-Кассар и Багдад. На броне, во весь рост, держа древко американского звездно-полосатого флага, стояли Министр внешних и сексуальных сношений. Его лысина блестела, как купол Капитолия. На щеке, сердечком из малиновой помады, пламенел поцелуй, оставленный Кандолизой Райс.
Он выкликал в мегафон:
– Сопротивление бессмысленно!.. Кенигсберг принадлежит Германии, а Курилы японцам!.. НАТО в Москве устраивает благотворительный вечер в пользу ветеранов Второго фронта!.. Кладите на землю оружие и по одному сдавайтесь представителям американской полевой жандармерии!..
Вовсю работали пулеметы «Абрамса», выкашивая ряды бомжей, пытавшихся расслышать слова министра. Упал виднейший химик, облаченный в ночной прожженный колпак и канареечную дамскую кофту. Пуля пробила клеенчатый фартук и телогрейку конструктора экранопланов. Свинцовая очередь отстрелила волосатую голову с трахомными глазами, принадлежащую специалисту по пересадке сердца. Обитатели свалки, сломленные потерями, начали отступать. Один бросил на землю томатомет. Другой вываливал из подсумков гранаты, с порченой кожурой, с красными сочными зернами. Громада танка приближалась, сея в рядах защитников панику.
– Теперь мой черед, – тихо сказал Иван Иванович. – Я вам открою тайну, – обратился он к Плужникову, который смотрел, как страшно дымит, приближаясь, стальная пирамида танка. – Я – двадцать девятый гвардеец-панфиловец. Так в шутку мама меня называла, когда в детстве я рисовал битву на Волоколамском шоссе. Настало время и мне примкнуть к моим двадцати восьми товарищам…
Он стал обвешивать себя кульками прозрачной пленки, где, искусно приготовленная из продуктов полураспада, содержалась взрывчатка, вешал себе на пояс пластмассовые бутылки с зажигательной смесью, добытой из масляной и бензиновой ветоши, весь в проводках, в бикфордовых шнурах, в пакетах пластида, готовился стать советским шахидом.
