Они проносились мимо Пашкова дома с лепными вазонами и скульптурами. По всему классическому фасаду, вытянутый как термометр, горел показатель рейтинга. Золотой столб с электронными цифрами – «79», что означало падение на целых два пункта в связи с катастрофой подводного крейсера. Перед фасадом, на рекламном щите, красовалась огромная, рогатая бычья башка, тореадор в золоченом камзоле с алой мулетой и шпагой, и надпись: «Испанская коррида в Москве. Мэр приглашает».
– Ненавижу Мэра и Плинтуса, – беспощадно заметил Счастливчик, ревниво следя за исчезающими электронными знаками, насупленной бычьей башкой.
– Они активизировали свою подрывную деятельность. Можно с уверенностью сказать, что мы имеем дело с разветвленным и хорошо спланированным заговором. Они пытаются контролировать Думу. Имеют сторонников среди губернаторов. В их руках значительная часть прессы, которую сегодня они приведут на панихиду. Даже среди олигархов, присягающих тебе на верность, существует отступник, связанный с предателями. Их цель – не допустить твоего венчания, осуществить перехват власти.
Кортеж вылетал на Новый Арбат, где в блеске витрин, среди сверканья реклам, во всю высоту многоэтажного здания пылала огненная вертикальная линия, которую венчало золотое электронное число – «79». И опять красовалась реклама «Испанская коррида в Москве. Мэр приглашает».
– Мне не страшен их заговор! – надменно произнес Счастливчик. – Я верю в мой народ, верю в мой рейтинг! Если их деятельность станет нестерпимой, я через их голову обращусь к народу!
– Не следует их недооценивать, мой друг. Плинтус, старый краб, переползающий из одной исторической эпохи в другую, помнит вавилонский двор, иерусалимский синедрион, спальню Клеопатры, византийский престол, королевские покои Карла Великого. Он обворожил Сталина, обволок сладкой слюной Хрущева, оплел интригами Брежнева, одурачил легковерного Горбачева, обольстил нашего сурового Истукана, а теперь надеется обыграть тебя. Чтобы отсечь тебя от народа, он распространяет слух, что в тебе течет еврейская кровь.
Они влетели на мост, за которым туманилась розовая остроконечная гора гостиницы «Украина». Свернув на набережную, они стремительно приближались к Киевскому вокзалу, к отелю «Рэдисон – Славянская», где среди траурных флагов, черных, колеблемых лент сверкало электронное табло с дрожащими бриллиантовыми цифрами – «79».
– Как мне себя вести с несчастными вдовами? – Счастливчик неуверенно взглянул на Модельера, и в его глазах, секунду назад грозных и царственных, промелькнула мольба.
– Как всегда, искренне и страстно! Кайся и плачь! Русь-матушка на покаянии и слезах стоит!
Между тем в отеле, где на время перестали играть увеселительные оркестры, приутихли стриптиз-бары, укрылись в номерах дорогие проститутки в своих нескромных нарядах, а нескончаемые ряды игральных автоматов, великолепных и пленительных, как образы рая, были отгорожены от остального холла траурной тесьмой, за которую тщетно пытался перебраться подвыпивший азербайджанец, – было многолюдно, слезно и жарко от воздыханий и стонов. В конференц-зале собрались множество женщин, молодых и старых, в темных платках, с заплаканными лицами, в неказистых одеждах, в коих ходит русская провинция и забытая Богом деревня. При них были ребятишки с расширенными испуганными глазами, – совсем малые, уцепившиеся за юбки матерей и бабок, и постарше, подростки, исхудалые от недокорма, от долгой дороги, от страшного, свалившегося на них первого в жизни горя. Среди них понуро сутулились мужчины, иные в поношенных военно-морских мундирах с обтрепанным серебром погон, – отцы подводников, что, отправляя на флот сыновей, уповали на непрерывность фамильной профессии. Многие из женщин держали фотографии, извлеченные из семейных альбомов, наспех увеличенные, черно-белые, с остановившимися лицами позирующих молодых матросов, что слали приветы недавним школьным подругам. У стены, окруженный еловыми пахучими ветками, стоял большой образ Николы, перед которым, увитая черной лентой, жарко и сумрачно пламенела лампада.
Скопище телекамер светило лучами, водило окулярами, вращалось на штативах, двигалось на плечах гибких и вертких операторов, которые шествовали вдоль рядов, направляя всевидящее око своих застекленных машин на изведенные горем лица, отчего те на мгновение вспыхивали слезами, ослепленно моргали, беспомощно дрожали и всхлипывали.
Недалеко от образа, перед микрофоном, стоял Мэр, облаченный в траурную атласную пару. Маленький и плотный как боксер, с лысой костяной головой, на которой оттопыренно пламенели уши и властно, надменно шевелились толстые губы, он с трудом выговаривал слова сострадания. Чуть поодаль стоял Плинтус, расставив короткие стариковские ноги в обвисших штанах, что удачно скрывали грыжу. Его грузное, непропорциональное тело напоминало неправильный шар, плохо умещавшийся в жилетке. Дорогой необъятный пиджак сидел косо, так что казалось, будто под ним сложены усталые помятые крылья. Отечная голова с обвислым лиловым носом и неопрятным седым хохолком придавала ему сходство с пеликаном. Это сходство еще больше увеличивал огромный розоватый зоб, жирно свисавший на грудь.
– Удар, нанесенный по подводному крейсеру «Москва», – это подлый преступный удар по столице России – Москве!.. – голова Мэра желтела, словно костяной набалдашник. Пунцовые уши существовали отдельно, как крылья тропической бабочки. – Кому-то очень хочется унизить священный символ России, который в наши дни возвысился с особой силой!.. Вы знаете, дорогие мои, что правительство Москвы ничего не жалело для подводников. Когда в квартирах моряков полопались трубы, мы послали специальный самолет, груженный батареями, и восстановили в домах тепло!.. На средства Москвы мы оборудовали в базе флота вечернее кафе и прислали артистов мюзик-холла с великолепными номерами!.. Теперь, в эти часы трагедии и неутешного горя, хочу вам сказать, мои дорогие, что Москва вас не оставит!.. Вы получите квартиры в новых домах по самым льготным ценам!.. Дети героев смогут учиться в английских школах!.. Но как бы ни велика была наша горечь, как бы ни блестели от слез глаза, мы должны спросить – кто повинен в гибели великолепной подводной лодки?.. Кто год от году урезает бюджет на нужды флота, повторяя при этом бессмысленные слова о великой российской державе?.. Почему на помощь гибнущему крейсеру не были посланы корабли поддержки?.. Кто дал приказ остановить спасательные работы в то время, когда моряки продолжали жить и молили о помощи?.. И где, спрашиваю я, все эти страшные дни находился наш Президент, от которого народ ждал ясного слова?.. Видно, кто-то в его окружении очень хочет выставить лидера нации в неприглядном свете и понизить его рейтинг в народе!..
– Коленька мой был жив!.. Бился головой о стену!.. Соленую водичку глотал!.. Мамоньку родную звал!.. Он, Коленька, кровиночка моя, и плавать-то не умел!.. На речку, бывало, придет и смотрит, как другие ребятишки плещутся!.. Коля, сыночек мой ненаглядный!.. Я без тебя помру!.. – голосила простоволосая женщина с круглым деревенским лицом, державшая у груди фотокарточку сына, повторявшего ее черты своим круглым, сияющим как одуванчик, ликом.
Женщина стала падать. На помощь ей поспешил врач в белом халате, заботливо поднося к губам рюмочку валерианки. Несколько телекамер как грифы ринулось на женщину, вонзая в нее заостренные когти лучей. Выклевывали ей глаза. Обкусывали ее бледные дрожащие губы. Вырывали из немощных рук фотографию сына. Зал волновался, стонал, всхлипывал. Лампада, что висела перед образом, тревожно мерцала.
