Он повел Плинтуса вдоль стеллажей, начиная с раздела, именуемого „Волосы перестройки“. В пробирках, иногда прямые, иногда волнообразные, иные свернутые в колечки, иные в виде спиралек, хранились волоски Горбачева, Яковлева, Лигачева, Крючкова, Сахарова, Собчака, других деятелей бурного времени, блиставших в программе „Взгляд“, на съезде Советов, на симпозиумах, митингах и демонстрациях. Многие были почти забыты. Только волоски, подсвеченные лучом, возвращали в недавнюю и, увы, миновавшую эпоху.
Под рубрикой „Волосы ельцинско-гайдаровской эры“ были выставлены частички волосяного покрова самого Ельцина, Бурбулиса, Шахрая, Коржакова, Шумейко, а также Эллы Панфиловой, Старовойтовой, Лифшица, журналистов – Минкина, Радзиховского и Артема Боровика. Они были более тонкими, чем предшествующая серия, и в них, казалось, еще пульсировали отсветы горящего Дома Советов и разгромленного до фундаментов Грозного.
Третья серия значилась как „Волосы США“. Тут были образчики из шевелюры Бжезинского, Киссинджера, Мадлен Олбрайт, Пауэла, Гора, а также в одной пробирке два переплетенных нежных волоска – Клинтона и Моники Левински, найденные в Овальной комнате Белого дома.
„Волосы Европы“ были представлены завитком Маргарет Тэтчер, шерстинкой Берлускони, щетинкой Коля, спиралькой Жака Ширака, многими другими волосками, принадлежавшими политической, духовной и художественной элите Европы, среди которых топорщился непокорный гордый волосок Ле Пена.
– Изумительно, – не мог скрыть своего восхищения Плинтус, озирая бесконечные ряды пробирок и надписи: „Волосы средних веков“, „Волосы эллинизма“, „Волосы империи Цин“. – Но как, если не секрет, вы собирали эту уникальную коллекцию?
– Множеством способов, и не обо всех из них можно говорить вслух, – торжествовал Роткопф, которому льстила похвала Плинтуса. – Например, многое удается получить в парикмахерских. Довольно интересные находки случаются в ванне. Очень перспективно постельное белье. Волосок Пауэла мы нашли на ступенях Пентагона. Волосок Маргарет Тэтчер был намотан на пуговицу Горбачева. Волос Киссинджера за умеренную плату уступила проститутка с Медисон-авеню. Другие волоски, например Клеопатры, Ганнибала, Бабура, а также Брута и Марка Аврелия, взяты при вскрытиях могил, что порой приводит к курьезу… Так, взяв волосок из могилы Мазепы, мы обнаружили, что он принадлежит не человеку, а козлу. Всякое бывает…
– Тогда еще один вопрос, – не унимался взволнованный Плинтус, у которого зоб переливался, словно нефтяная пленка. – Почему, объясните мне, волос Горбачева столь длинный? Ведь, согласитесь, у Михаила Сергеевича абсолютно лысый череп!
– Ну как же, – пояснял Роткопф. – Волосы после смерти продолжают расти.
– Тогда почему у Бурбулиса, который, помнится, был рыжеватым, волос черный, кудрявый?
– Потому что он из лобка…
– И последнее… Я, видимо, вам уже надоел… Почему в пробирке, под которой начертана фамилия „Полторанин“ вместо волоса находится маленькая рыбья чешуйка?
– Потому что он оказался рыбой…
Так, неспешно беседуя, они гуляли по залу, и Роткопф постепенно перешел к делу:
– Бизнес-сообщество поручило мне переговорить с вами, хотя я знаю, что Мэр уже частично посвятил вас в некоторые детали проекта…
Плинтус насторожился, отчего его зоб стал абсолютно черным, в мелких блестящих крапинках.
– Счастливчик стал абсолютно невыносим и опасен, забросил дела государства, помышляет только о рейтинге, который беспокоит его как предстательная железа… Пресловутая „вертикаль власти“ – есть наступление на экономические свободы, которые так дорого нам с вами достались… Он пускает на российский рынок иностранные банки и транснациональные корпорации, которые проглотят нас как мелких противных рыбешек, пример тому – слияние „Бритиш петролеум“ с ТНК и „Седанкой“, а также „Боинга“ с велосипедной фабрикой в Вышнем Волочке. Венчание на царство, которое замышляет Счастливчик, разговоры о его дальнем предке Рюрике, а также загадочное исчезновение из страны Первого Президента делают Счастливчика бесконтрольным и грозят национальной катастрофой… Главный виновник наших бед – выскочка и временщик Модельер! Это Бирон наших дней! Мадам Помпадур в правление Людовика! Лаврентий Берия в эпоху позднего Сталина! Он подпаивает Счастливчика настоем мухоморов, предлагает ему слушать „транс“ и дает нюхать перед сном „дедушкин табак“, что делает Президента игрушкой в руках Модельера, орудием его безумных, глобалистских замыслов…
Плинтус торжествовал, ощущая собственную значимость, вновь, который уж раз за последние два тысячелетия, помещавшую его в центр тайного заговора. Впервые он почувствовал этот сладостный трепет, когда вошел в круг зелотов, на окраине Иерусалима познакомился с красавцем евреем, мечтавшем о первых ролях в Иудейском царстве, что, в конце концов, завершилось Голгофой и Христовым распятием. При этом воспоминании зоб Плинтуса стал темно-зеленым, с таинственным серебристым отливом, как ночная листва в Гефсиманском саду, озаренная луной. До сих пор без волнения Плинтус не мог вспоминать блестящий, сияющий круг, встающий из вершин кипарисов.
– Мы должны отделить Модельера от Счастливчика! Навсегда! Эту работу выполнит боевой лазер станции „Мир“ ровно через неделю… Я финансирую проект! Я завлеку Модельера на праздник и посажу его рядом с собой на кресло номер „14“, куда будет нацелен луч! Вот только куда-то запропастился Буранчик, черт бы его побрал! Мерзкий обжора и бабник укатил куда-то на Лазурный берег! Ну да мы и без него сами с усами…
Плинтус чувствовал сквознячок страха, сопутствующий всякий раз подобным заговорам, когда есть шанс проиграть и погибнуть, но и ослепительная возможность победить и выиграть.
Именно этот сквознячок лизал его щеку, проникая сквозь бойницу старинного замка, где обосновались альбигойцы, которые всего месяц спустя пылали, словно стеариновые свечи, прикрученные к столбам, и он, сидя рядом с инквизитором, опускал капюшон пониже, чтобы не виден был золотой как смоляной костер зоб, раздувшийся от торжества.
– Лишенный Модельера, Счастливчик будет беспомощным… Либо он добровольно напишет свое отречение, и мы сошлем его в Валаамский монастырь, либо он унаследует судьбу Павла Первого, слишком туго завязавшего на шее шелковый шарф… И тогда вы, наш имам и благодетель, возглавите страну! Только вы можете стать лидером новой России в ее ослепительно-олигархическом воплощении!..
Зоб Плинтуса переливался спектром как вершины Гималаев в час заката.
Плинтус скосил глаза к переносице, рассматривая рисунки на зобе, сказал Роткопфу:
– Принимаю ваш план… Последние страницы книги „Мед и пепел“ будут осмыслены мной в духе услышанного…
Роткопф бережно взял Плинтуса под руку и медленно, как водят парализованного Папу Римского, повел обратно к друзьям…
Из ворот дворца, по аллее, ведущей в центр города, выступила красочная процессия. Впереди, на шести боевых слонах, в облачении индийских воинов, ехали олигархи. Время от времени березовыми прутиками щекотали благородных животных за ухом, и те, подымая хоботы, ревели голосом Иосифа Кобзона мелодии бывшего СССР. За ними, в роскошных носилках, под узорным балдахином, восседал Плинтус, в пышной восточной чалме, шелковых шароварах, скрестив по-турецки ноги в чувяках с загнутыми мысами. Великолепный малиновый бант прикрывал его зоб. Он держал в руках старинный телескоп из обсерватории Улугбека, наблюдая обратную сторону Луны. Носилки несли на плечах мускулистые негры из Республики Чад, проходящие обучение в Академии гуманитарных наук, где Плинтус читал курс аэробики. За ними, нарядной толпой, на одноколесных велосипедах, тонко сверкая спицами, катили клоуны, по совместительству – члены „Серафимовского клуба“, с завязанными морским узлом носами. Им сопутствовали певицы и плясуньи трех приглашенных на праздник ансамблей. Обнаженные и прекрасные, демонстрировали красоту и грацию своих ослепительных тел, не стесняясь прелестей, которые у каждой из красавиц имели свою неповторимую тайну. Следом тяжкой поступью шагали легионеры, утомленные галльским походом, суровые, в шрамах, неся на плечах зазубренные копья. Вид идущих впереди обнаженных дев возбуждал отвыкших от женщин воинов, и они стыдливо прикрывали пах боевыми щитами. В смокингах, в безупречно белых манишках, шли послы, отдавая дань почитания дипломатическому искусству Плинтуса. Геральдисты несли символы олигархической веры – алюминиевого орла, никелированную змею, усыпанного сапфирами паука, электронную цифру, пульсирующую в воздухе как шаровая молния, ковш расплавленной стали, из которого вылетали яркие золотые брызги, и огромный нефтяной факел, столь высокий, что от его пламени начинали гореть ветки сосен. Шествие замыкал сводный оркестр Общества глухих, который исполнял мелодии мюзиклов „Чикаго“, „Норд-ост“ и „Собор Парижской Богоматери“. Вся процессия, прикрываемая с воздуха вертолетами „Апач“, продвигалась к центру священного города, где сияло золотое солнце Унитаза.
