– Действуйте по схеме «А», – сказал Предводитель и в сопровождении ударной группы ринулся в соседнее помещение. Оставшиеся революционеры, недовольно, иные с ворчанием, извлекали из сумок кремовые торты, лепили к лицам политологов, наблюдая, как в белом месиве раскрываются липкие, жадно дышащие дыры.
Радзиховский проснулся, отлепил нос от лужы столярного клея, и кто-то из революционеров метнул ему в лицо лопату сбитых сливок. Пленные мычали, выковыривали из ушей и ноздрей сладкий крем, а их поливали из леек бронзовой краской. Золоченые, с белыми шапками крема, они напоминали фонтан «Дружба народов», с фигурами, на головы которых нападал снег.
В соседнем помещении Предводитель нашел, наконец, прибор, содержащий сокровенную информацию. На постаменте, напоминавшем алтарь, находился маленький золотой саркофаг с головой медведя. Когда крышка его распахнулась, в нем оказалась титановая капсула с головой утки. Когда отвернули утиную голову, увидели деревянное хохломское яйцо. Предводитель извлек его на свет, любуясь яркими цветами и листьями, разомкнул обе составляющие яйцо половины. Там трепетала стеклянная колбочка с электронным числом «108», показывающим истинный уровень народной поддержки. Из яйца пахнуло духами «Шанель № 6», и Предводитель увидел записку. На розовой бумаге, каллиграфическим и слегка кокетливым почерком, было написано по-французски: «Товарищи революционеры, хер вам!» – и подпись: «Сен-Симон».
Предводитель был в бешенстве:
– Немедленно покинуть помещение!.. Среди нас провокатор!..
Ревели на улице милицейские сирены, выскакивал из автобусов зачехленный в кожу и шлемы ОМОН. «Красные ватаги» покидали здание, выбирались из него подземными коммуникациями, оставляли фасад с пришпиленными красными флагами. Предводитель булькал в канализационной трубе по пояс в зловонной жиже, повторяя: «Предателей под ревтрибунал!..»
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Мэр начинал свой день на тусклом осеннем рассвете, когда в латунное небо над черными крышами взлетели миллионы ворон. Укутав голое тело в махровый халат, прямо из спальни он прошел в бассейн, где холодильные установки превратили водяную поверхность в лед. Прямоугольная прорубь мягко дымилась. Ухая и пыхтя, Мэр окунул мясистое желтоватое тело в прорубь, плавал, блестя голым черепом, пуская фонтаны воды, надгрызая зубами ледяные края. Когда прорубь увеличилась вдвое, он вышел из воды, и подоспевший слуга-кореец начал растирать его мохнатым полотенцем, покуда на его теле не проступили алые иероглифы – изображения крокодила, змеи и женщины с отрубленными руками. Он принял от услужливого азиата стакан горячего чая, выпил темно-золотой душистый отвар.
Вернувшись в резиденцию, он принимал посетителей, среди которых интереснее прочих был для него финансовый директор. Он положил перед Мэром листик папиросной бумаги, где аккуратными строчками значились личные доходы Мэра, полученные за истекшие сутки с вещевых и продовольственных рынков, с торговых точек и автомобильных стоянок, с таможни и казино, от торговли проститутками, наркотиками и человеческими органами. Отдельно указывались суммы, поступившие от солнцевской, люблинской и ореховской группировок, от чеченской, азербайджанской и грузинской мафий, от строительных организаций, телефонных узлов, водоканала, распространителей детской порнографии. Общая сумма приближалась к стоимости палубного авианосца, и у Мэра, шефствующего над Севастополем и Черноморским флотом, мысль о мощном авианесущем корабле вызвала удовлетворение.
Еще полчаса он посвятил беседе с главным церемониймейстером города, обсуждая предстоящий праздник в честь святого Игнация Лойолы. Предполагалось облачить москвичей в сутаны монахов-иезуитов, устроить на площадях и в парках столицы массовое сожжение еретиков, напялив на них белые балахоны и колпаки «сан бенито», с изображениями чертей и ведьм.
– Линь Бяо, – обратился он к церемониймейстеру, который был китайцем, – твоя главная задача – провести Московскую корриду. Будь любезен, позаботься, чтобы у андалузских быков было вдоволь клеверного сена, а наш гость тореадор Эскамильо не страдал от отсутствия русских девушек.
– Он не испытывает интереса к русским девушкам, – с низким поклоном отвечал Линь Бяо, запахивая шелковый халат с драконом, – он познакомился с Министром труда и безработицы Коченком, и их видели целующимися в гей-клубе «Аллигатор». Их поцелуи не были воздушными…
– И что это, по-твоему, значит?.. Только то, что министр Коченок – женщина!..
Мэр прервал рутинный прием посетителей и приказал слуге-корейцу позвать Фюрера, лидера скинхедов, ожидавшего приглашения в отдельной приемной.
Дверь распахнулась, и вошел Фюрер, голый по пояс, с белым холеным телом раскормленной сластями женщины. Полную грудь его пересекала портупея, на которой красовался партийный значок – крохотная черная свастика, помещенная в алое каплевидное сердце, с надписью «Слава России!». Голову украшала каска Бундесвера с рожками.
– Я пришел выразить волю оскорбленной нации! Попранная в своих исконных правах, отданная на растерзание алчным еврейским банкирам и беспощадным кавказцам, нация прибегает к последнему, освященному богами праву, – к восстанию! Вы отказали нам в законном праве проведения партийного съезда, и получите игру свободных сил на улицах и площадях! Вы надругались над нашими святынями, отдав рынки азербайджанцам, гостиницы чеченцам, а водочную торговлю дагестанцам, и в ответ получите тотальную войну! Мы уже брали мэрию в девяносто третьем году, и кровь наших воинов на ваших руках! Миф о национальном вожде, который вам казался неопасным, подвергался жестоким насмешкам и поношениям, обрел в моем лице стальную волю и божественное воплощение! Мы делаем вас главным виновником русского горя, которое сливается с немецким несчастьем! Две великих идеи, русская и германская, нуждаясь в возрождении, выбрали меня, в ком дышат почва и кровь. Я – Перун и Один, «дранг нах остен» и «шпринг нах вест». Нам известно, что вы женаты на бухарской еврейке, ваши дети имеют израильское гражданство, вы вкладываете деньги в израильскую атомную программу, и ваша настоящая фамилия – Кац, как бы вы ни пытались произвести ее от слова «кацап»!
Фюрер взирал на Мэра, словно раздумывал, как бы ловчее затолкнуть его в газовую камеру… По его лицу разливался румянец гнева, и он был похож на древнего русича и на штандартенфюрера СС.
– Понимаю ваше возмущение, – тихим, проникновенным голосом ответил Мэр. – Не отвожу от себя вашего гнева… Готов платить по всем счетам… Но прежде чем я добровольно отдам себя в ваши руки, хочу показать вам эмблему, которую держу при себе днем и ночью… – Мэр распахнул борт пиджака, и на подтяжке обнаружился партийный значок, тот же, что и у Фюрера на кожаном ремне портупеи, – крохотная черная свастика, помещенная в алое сердце, с золотистой надписью «Слава России!».
– Что это? – воскликнул Фюрер, и на лице его изобразилось волнение, подобное тому, что испытал Гитлер, узнав об открытии Второго фронта. – Как прикажете это понять?
– Очень просто, – ответил Мэр, – я рядовой член партии, состою в черкизовском отделении, значусь под фамилией Акациев, кратко – Кац, нигде не афиширую свое членство, но с моей негласной деятельностью связан ряд процессов в партии, которые даже вам могут показаться счастливым стечением обстоятельств…
