— Ну, ты даешь, Царь! — не то испуганно, не то с восхищением произнес Антошкин, держа у живота ручной пулемет.
Батальон отразил несколько грузинских атак. Должно быть, грузины, покидая город, прорывались из окружения. Бой стих, переместился в сторону, стал удаляться в предгорья.
К утру поступил приказ покинуть рубеж и маршем, сквозь территорию Южной Осетии, войти в Грузию. Уничтожать по пути военные базы и тыловые гарнизоны противника, продвинуться к Гори и встать на его окраинах. На рассвете, на красной заре, машины ушли из Цхинвали и врезались в тень холмов.
Алексей, укутанный в солдатский бушлат, то дремал, покачиваясь в люке. То просыпался, глядя, как розовые, зеленые, золотистые перья появляются из-за гор, словно там крутила хвостом волшебная птица, не решаясь выглянуть. Но вот она выглянула — алое, быстро белеющее солнце, от которого тенистые долины вдруг наполнились жаркими душистыми испарениями. «Солнце Империи», — думал он, засыпая под рокот неутомимого двигателя.
Они проезжали опустелые села, не то грузинские, не то осетинские. В домах были выбитые стекла. Из некоторых домов вороватые кучки осетин с автоматами вытаскивали скарб, грузили на мотоциклы, грузовички, запряженные лошадьми телеги. Останавливались с тюками за спиной, смотрели на проходящую колонну недоброжелательно, сурово, желая, чтобы машины поскорее прошли.
На окраине села слышалась стрельба. На центральной площади с небольшой каменной церковью толпились вооруженные ополченцы. На траве, у церковной стены, лежали убитые в камуфляже. Человек с завязанными руками, в пятнистой форме, с разбитым в кровь усатым лицом, стоял у стены под дулом автомата. Механик нажал на газ, стремясь поскорее проскочить скопленье людей, вырваться из села и продолжить скоростной марш. Но Алексей крикнул в глубину люка:
— Стой! — И, поворачиваясь к удивленному комбату, резко, почти командирским тоном, повторил: — Надо встать на минуту!
Колонна застыла на площади, разбрасывая по сторонам синие выхлопы. Алексей соскочил, пошел к церкви. Комбат, держа автомат, и несколько вооруженных солдат проследовали за ними.
— Что за дела? — спросил комбат, косясь на убитых, обращаясь к осетину. У того было длинное фиолетовое лицо, маленькая шапочка, из-под которой ниспадали на плечи артистические черные волосы и смотрели жгучие, нетерпеливые глаза. Именно он держал автомат, наставив его в живот связанного человека.
— Дела такие, что грузин к стенке ставим, — дерзко ответил осетин, недовольный вторжением. Другие осетины, все с оружием, сомкнулись вокруг говорящего. — Они наших жен насилуют, детей убивают. В плен не берем, к стенке ставим.
Алексею показался знакомым человек, обморочно прислонившийся к церковной стене, подле которой, в траве, лежали его расстрелянные товарищи. Сквозь текущую кровь, слипшиеся от слез и слюны усы, в сером, небритом лице ожидающего смерти грузина он вдруг узнал удалого джигита, танцевавшего перед ним и Мариной в ресторанчике у Мамы Зои. Пел, ликовал, улыбался румяным ртом, лихо и весело были закручены его молодые усики. Горели светильники на подносе, шипело раскаленное мясо, и джигит, ловко подскочив, упал на одно колено, воскликнув: «Да будет с вами счастье во веки веков!» Теперь, избитый в кровь, он в ужасе смотрел на лысый, побелевший ствол автомата в руках беспощадного врага.
— Отпустите его. Мы его забираем с собой, — сказал Алексей.
— Что?— вскинулся на него длинноволосый, поведя автоматом, как хищник, у которого отбирают захваченную в сватке добычу.
— Он пленный. Мы его забираем с собой, — повторил Алексей. Майор и солдаты с удивленьем на него посмотрели.
— А ты кто такой? — наливаясь бешенством, произнес осетин. — Ты кто такой, мне скажи!
— Я — Царь, — почти шепотом, глухо, с комком подступав шего душного гнева, сказал Алексей. И такие сжатые, беспощадные и страшные были его глаза, что осетин вдруг осекся. Сделал рукой артистический взмах: — Бери его, если тебе нужен грузин. Мы себе еще лучше найдем. Они здесь, как зайцы, прыгают. — Что– то глумливо буркнул своим товарищам, и все они гурьбой, помахивая автоматами, двинулись по улице, скрываясь за церковью.
Алексей развязывал пленному руки, освобождая от веревки взбухшие, посиневшие запястья.
— Что с ним делать? — недовольно спросил комбат.
— Отвезем километров на пять и выпустим.
— А он опять воевать пойдет.
— Не пойду воевать, конец войне, — не веря в свое спасение, слезно возопил грузин. — Мы оружие побросали, шли по домам. Они нас стреляли.
Его привели к машине, затолкали в десантное отделение, набитое солдатами. Скрючившись, он притулился на железном днище. Колонна рванулась. Уйдя далеко за село, погрузилась в низину, поросшую мелколесьем. Остановилась. Алексей спрыгнул, отворил бронированные двери в корме, выпустил грузина.
— Здесь пусто. Можете идти, — смотрел на него, ожидая, что тот вспомнит его среди ресторанных огней и музыки счастливого московского вечера. Но тот не вспомнил. Поклонился, схватил его руку и поцеловал. Быстро зашагал, зашуршал по сухой траве, побежал, скрываясь в придорожной дубраве.
Колонна летела дальше. Двадцать машин, похожих на топорики, прорубались к Гори.
Они уже пересекли границу Южной Осетии, и теперь их окружали грузинские горы, невысокие и лесистые, без снежных вершин. Проезжая села и возделанные на склонах сады, они застигали врасплох сборщиков яблок и персиков, груш и мандарин. Женщины, отряхивающие деревья, прислонившие к стволам легкие лестницы, с изумлением оглядывались на гусеничные машины с русскими десантниками. Переговаривались, подзывали пожилых, в линялых шляпах мужчин. Те вглядывались из-под коричневых ладоней, испуганно вскрикивали, и женщины, чуть не падая с лестниц, убегали, оставляя полные плодов корзины и ящики. В нескольких местах они подвергались автоматному обстрелу, и Алексей слышал, как неприятно и звонко чмокнула пуля в борт машины. Сразу из нескольких машин хлестнули пулеметы, срезая ветки яблонь, осыпая красно-золотые плоды. В одном месте по колонне ударил гранатомет, попал в каток, повредив ходовую часть. И пока десяток пулеметов обрабатывали обочину, поджигая сухую траву, подбитая машина была взята на буксир и, натягивая трос, катилась в хвосте колонны. Разведгруппа, рыскающая по окрестностям, обнаружила на железнодорожной станции склад грузинских боеприпасов. Боевые машины с ходу ворвались на товарные площадки, стреляли из пушек по складским помещениям, поднимая на воздух громадные облака огня и дыма, из которых в разные стороны летели невзорвавшиеся снаряды, трещали в огне патроны, брызгало ядовитое медное пламя. Со станции улепетывал тепловоз с несколькими вагонами, его подбили из пушки, он загорелся, и было видно, как с него на скорости выпрыгивает машинист. Оставляя закопченное небо и рвущиеся боеприпасы, колонна ушла в горы, в пряные запахи лавровых рощ, в тенистую синь лесов, из которых проступали то ли серые каменные породы, то ли старинные, развалившиеся крепости.
У горной речки был сделан привал. Оставив раскаленные, покрытые мучнистой пылью машины, солдаты пили, окуная губы в ледяную воду. Раздевались догола, кидаясь в мелкую, обжигающую реку, с визгом, гоготом, поднимая солнечные брызги. Алексей смотрел на молодые, окруженные радугами и фонтанами брызг тела. Прошел вверх по реке, где не было поднятой солдатами мути. Сквозь синеватую от холода воду просвечивала разноцветная галька, скользили серые тени рыб. Они были неуловимы, мгновенно отлетали в сторону, растворяясь среди рябых камней. И снова возникали, колыхали хвостами, балансируя в потоке, едва заметные, в легких крапинках. На берег прилетала малая птичка с голубой грудкой, раскачивалась на хрупких ножках, тонко посвистывала. Буравила Алексея крохотным глазком, словно решала, улететь ей или остаться. Алексей, после чудовищных взрывов и свирепого воя моторов, радовался целомудренной красоте горной реки, в которой обитали Божьи создания, на берег которой прилетела крохотная райская птичка. Он чувствовал к ним молитвенное бережение, нежное обожание, робкое благоговение. Испытывал благодарность Творцу, который пожелал соединить их на берегу безымянной речки, чтобы они ощутили неразделимую, сотворившую их всех любовь.
