– Господа, – бархатным баритоном произнес Градобоев. – Пусть скромный вид этой комнаты не скроет от нас грандиозного приближающегося момента русской истории, способного изменить судьбу государства, направить народную жизнь по новому руслу. Конечно же я говорю о послезавтрашнем дне, когда мы пройдем по Москве нашим «Маршем миллионов» и перевернем наконец мрачную страницу Чегодановской эры. Начнем писать историю свободной России. – Градобоев умолк, желая понять, не слишком ли напыщенны его слова, не вызывают ли они отторжения. Но у всех были серьезные лица людей, сопричастных истории. – Господа, наш союз будет отмечен летописцем, ибо он опровергает досужие домыслы, согласно которым оппозиция – это клубок жалящих друг друга змей. Мы, перед лицом исторического выбора, преодолели разногласия и соединились во имя России, во имя интересов народа, волю которого мы выражаем. И мы готовы взять на себя ответственность за судьбу государства. – Градобоев снова умолк, проверяя воздействие своих слов, и это воздействие удовлетворило его. Все лица, включая Паолу Ягайло, стали серьезными, выражали единомыслие и предчувствие грозных событий. – Мы должны вывести на наш «марш» полмиллиона человек. Для этого мы созовем всех наших сторонников, используем все наше влияние, но полмиллиона разгневанных, требующих справедливости граждан сокрушат любые преграды ОМОНа, направят свой разящий психологический удар прямо в лоб Чегоданову. И он, уверяю вас, сбежит из Москвы, откажется от выборов, и выборы будут отменены. Президент Стоцкий, он дал мне это понять, назначит новые выборы. И на этих выборах, совершенно легитимно, без пролития крови, мы придем к власти. – Градобоев торжествующе оглядел соратников, убеждаясь, что они согласны с его верховенством. Готовы нести в общую копилку свою репутацию, волю своих сторонников, готовы сжать стенобитный кулак для удара по Кремлю. – Господа, на нашей предшествующей встрече мы согласились, что предстанем перед народом единой командой. Покажем людям возможность истинной коалиции, полифоническую красоту коллективного разума. – Градобоев моментально оглядел соратников, убеждаясь, что все они по-прежнему видят в нем будущего президента, согласны с той ролью, которую они получат в кабинете министров. – Мне бы хотелось сейчас согласовать лозунги, под которыми пройдет наш «марш». Я жду ваших предложений. Вам слово, господин Мумакин.
Предводитель коммунистов напряг могучую синеватую жилу на лбу. Набычил шею, как он делал это во время выступлений на митингах. Стал непреклонным защитником тружеников и угнетенных.
– «Вся власть народу!», «Земля крестьянам!», «Заводы рабочим!», «Бесплатные образование и медицина!» – произнес он гулко, словно в раструб мегафона. А потом умягчился, заулыбался, умело превращаясь в добродушного, с крестьянским лицом человека. – А вообще-то пусть люди ставят пасеки и разводят пчел. В каждую семью – бочку меда!
– И ложку дегтя, – съязвил Шахес, но тут же потупился под строгим взглядом Мумакина.
– Под какими лозунгами пойдут ваши сторонники, господин Лангустов? – произнес Градобоев.
– Наши лозунги предельно просты. «Чегоданова – в клетку!», «Стоцкого – в клетку!», «Всех министров – в клетки!». «Зоопарк на Красной площади, вход бесплатный!» – Лангустов улыбнулся жестокой улыбкой, как если бы перед ним поблескивала окуляром французская телекамера. – А потом эти клетки поставить на медленный огонь, и мы поймем, как пахнет паленый либерал.
– Боже, какая жестокость! – притворно охнула Паола Ягайло, пленительно качнув обнаженным плечом. – А нельзя ли всех перечисленных узников направить в мою программу «Постель-3», чтобы их смерть была не столь мучительна?
Ей ответом был взгляд Лангустова, блеснувший презрением.
– А что скажете вы, господин Шахес? – продолжал опрос Градобоев. – Ваши либеральные клубы и организации столь многочисленны, что, не сомневаюсь, ваша колонна будет пестреть лозунгами.
– Уж я не знаю, уж это слишком ответственно. Что-нибудь миротворческое, примиряющее. Может быть, вернуть хасидам библиотеку Шнеерсона, если у них без нее пейсы отваливаются. Или направить в космос корабль, на котором еврей и палестинец в одном экипаже. – И он завертелся, заерзал на стуле, забормотал, защебетал что-то птичье, торопливое и абсолютно неразборчивое. Умолк, оглядывая всех маленькими тревожными глазками.
– Ну конечно, – буркнул Коростылев. – Заселять космос евреями. Мало там космического мусора.
Шахес вспыхнул было от этой антисемитской реплики, но промолчал, только гневно задвигал ножками.
– Господин Коростылев, вы что-то хотели сказать. – Градобоев сделал вид, что не услышал едкую ремарку.
– Наши имперские лозунги просты, – четко, по-офицерски, отчеканил Коростылев, – «Русские идут!», «Русская армия – превыше всего!», «Русское оружие – отточенный меч империи!», «Кавказ будет русским!», «Русский – значит всесильный!», «Слава России!». – Он вызывающе разглядывал всех сидящих и, осматривая Шахеса, зло сощурился.
Паола Ягайло, не дожидаясь приглашения, сказала:
– Мне кажется, у нас слишком много политики. Мои сторонники понесут на руках широкую золоченую кровать с шелковыми подушками, и на ней полуобнаженные юноша и девушка станут целоваться и ласкать друг друга. Именно перед этой золоченой кроватью расступятся ряды ОМОНа. Именно перед этой волшебной кроватью распахнутся кремлевские ворота. Господа, каждый из вас может занять место на этой кровати, и я сделаю все, чтобы вам на ней было уютно. – Паола обворожительно улыбнулась. Ее мраморные плечи поднялись и опустились от томного вздоха.
– Господа, – прочувственно произнес Градобоев. – Не это ли свидетельство нашего согласия? Нашего союза, не только политического, но и духовного, и душевного. Залог того, что после победы мы сможем создать коалиционное правительство и дружно, эффективно работать во славу России.
Они продолжали совещаться, утверждали лозунги, подсчитывали число сторонников. Были готовы перейти в соседнюю комнату, где был накрыт стол, официанты расставляли на скатерти хрустальные бокалы и рюмки.
Вошел начальник охраны Хуторянин. Наклонившись к Градобоеву, тихо произнес:
– Иван Александрович, включите телевизор. Там такое начинается!
Градобоев включил широкий плазменный экран на стене, и все присутствующие молча воззрились.
На экране витийствовал язвительный и бесподобный Немврозов. В розовой рубашке и артистическом шарфе, с жестами декламатора, с мужественным голливудским лицом, он комментировал кадры протестного митинга на площади Сахарова, где один за другим выступали Градобоев, Мумакин, Лангустов, Шахес.
«Всмотритесь в эти вдохновенные лица. Услышьте их пламенные речи. Вам покажется, что это радетели за счастье народное, союз единомышленников, братство во Христе. Но это пауки в банке, которые жгут и кусают друг друга!»
Возникла стеклянная банка, полная пауков, которые копошились, прыгали друг на друга, карабкались по скользким стенам, смешивались в отвратительные косматые клубки. Членистые ноги, ядовитые клещи, пульсирующие ненавистью тела.
